— Красиво, но непонятно. Объяснись.
— Правду сам себе про себя говорит. А трус сам себя обманывает от страха.
— Ничего себе, — изумленно сказал дядя Павел и повернулся к маме, — растут младенчики-то на нашу голову…
— А ты думал, — гордо сказала мама, сияя глазами.
Такая у нее особенность: стоило кому-нибудь сказать хорошее про папу или Ксюшу, она начинала вся светиться.
— Ну, здравствуй, Сашенька. С ума сойти, как ты вырос! — Она сбросила шубу на руки дяде Павлу и шагнула к мальчику.
Саша вежливо улыбнулся, словно хотел сказать: «Да, вырос… вы уж извините, что так получилось». И уставился на Ксюшу серьезно и с ожиданием.
Дядя Павел взял сына за плечи и переставил, как свечку, от книжных полок к вешалке. Пес радостно подпрыгнул и лизнул Сашу в щеку.
— Знакомься, сын. Это и есть та самая Ксения Ермакова — дочь Андрея Савельевича и тети Лиды, которых ты знаешь с пеленок.
Мальчик кивнул, протянул руку.
— Санька. А по-настоящему — Александр Новиков.
— Что за странная манера знакомиться? — удивленно спросил дядя Павел. — Сам изобрел?
— Нет, — сказал Санька. — Так со мной одна девочка в деревне знакомилась. Тебе не нравится?
Из кухни выбежала худенькая высокая женщина, смуглая, как цыганка. Не хватало только длинных золотых серег и цветастой шали. Женщина схватила маму и закружила вокруг себя. Мишка прыгал рядом, радостно взлаивал и все пытался втиснуться между ними.
— Натка, задушишь! — кричала мама, смеясь.
Тетя Наташа отпустила маму и всплеснула руками.
— А это что за девица? Неужели твоя Ксюха?! Ну, знаешь…
Она наклонилась, обдав Ксюшу запахом ванили, расцеловала ее в обе щеки и сказала:
— Саня, пока картошка сварится, покажи Ксюше свою комнату.
Мишка побежал вперед, открыл носом дверь и остановился, помахивая хвостом, точно радовался, что может показать гостье комнату хозяина. Она была небольшой и кроме тахты, письменного стола и полки с книгами ничего здесь не было. Но зато на стенах висело так много, что не было видно, какого цвета обои: теннисная ракетка, боксерские перчатки, рапира, черные африканские маски и… миллион картин!
На одних картинах скалили зубы невиданные фиолетовые и оранжевые звери с глазами, как фонари. На других сквозь черный жутковатый космос неслись пылающие ракеты, окутанные голубоватым сиянием. На третьих вообще ничего не понять — все цвета сразу. У Ксюши даже голова закружилась от многоцветья.
— Это ты рисовал? Сам? — спросила она.
— Нравится?
— Ужасно! Ты просто самый настоящий художник! У нас в школе так никто не сможет, даже старшеклассники.
Санька вспыхнул от удовольствия. Большие, как у отца, губы растянулись в счастливую и немного смущенную улыбку.
— Я сейчас маму позову, пусть тоже посмотрит, — сказала Ксюша.
Санька перестал улыбаться.
— Не надо. Понимаешь… это не совсем я…
— Как это — не совсем ты? А кто?
Санька опустил голову, помолчал, потом сказал нехотя:
— Ну… это больше Тимка рисовал… — И заторопился, словно боялся, что Ксюша не станет слушать и уйдет. — Ты не думай, и я тоже рисовал. Я вот этому дракону хвост и рог на носу нарисовал… И вот эту ракету закрасил красным цветом, а вот этот трактор я рисовал… Летом в деревне я одному пограничнику такую картину нарисовал, что все ахнули. Честное слово! И Нюся тоже тогда сказала, что я настоящий художник…
Он запнулся и замолчал. Он даже вспотел от смущения. Ксюше стало его жаль. Картины были такими прекрасными, что было уже не важно, кто их рисовал на самом деле. На них хотелось смотреть и смотреть…
— А ты бы так смог? — тихо спросила Ксюша.
— Еще бы! — Санька воодушевился. — Конечно! Правда, пока не совсем. Мама обещала мне настоящую акварель достать, «Ленинград». Это самые лучшие краски. Тогда я еще не так нарисую.
— А этот Тимка у вас в доме живет?
— У нас. На первом этаже. Только он не ходит.
— Как это не ходит?
— Ну, откуда я знаю… Что-то с ногами… Он и в школу не ходит, дома учится.
— А кто ему уроки носит?
— Учителя, наверное, кто же еще? Я его раньше и не знал совсем. А когда из деревни вернулся, иду себе, а он сидит возле окна и говорит: «Как тебя зовут?» Я говорю: «Санька, а что?» А он говорит: «Санька, хочешь я тебе картину подарю?» И подарил. И потом еще много дарил. И другим ребятам тоже. Ой, Мишка! Отдай сейчас же!
Санька кинулся к тахте. Ксюша оглянулась. Оказывается, пока они разговаривали, пес вытащил из-под тахты толстый коричневый альбом и с наслаждением грыз переплет.
Санька выхватил альбом и замахнулся им на Мишку. Пес жалобно тявкнул, поджал хвост и на брюхе уполз под тахту. Санька чуть не плакал.
— Мой альбом с марками! У-у, бессовестная собака! Получишь еще!
Он вытер альбом, сунул его в ящик стола и, схватив длинную деревянную линейку, начал шарить ею под тахтой.
— Вылезай сейчас же!
Мишка тоскливо взвыл, но не вылез.
— Зачем ты его ругаешь? — спросила Ксюша.
— Я должен его наказать, чтоб в следующий раз знал.
— Так он же не виноват.
— Здрасте! А кто виноват? Вчера арифметику сожрал, а сегодня за альбом принялся. У-у… дурацкая собака!
— Ты и виноват. Собака думает: раз на пол брошено, значит, никому не нужное.
Санька перестал шарить линейкой и поднял к Ксюше красное, злое лицо.
