Звезды не для нас - [98]

Ещё апельсин приятен на вкус. Алекс не очень любил их, но всегда покупал Яне, когда она просила. Я знаю, я помню это. Только я всё же не Алекс…

Наверное, я хочу это подчеркнуть. Не Яне – себе.

Два апельсина идут в корзину к остальным покупкам: Яна не просила, но я сам посчитал, что нужно домой. Забота так и выражается: я знаю, я научен.

Невдалеке долговязый, неестественно худой мужчина перебирает овощи: берёт, придирчиво смотрит со всех сторон, мнёт, чуть ли не нюхает… Я бы мог ему сказать про каждую картофелину из тех, что он положил в пакет или вернул на полку, про каждую морковь или свёклу: массу, спелость, качество… Мне не пришлось бы мять груши, чтобы оценить мягкость. Я умею и так. Он – нет. Или…

Или это такой ритуал. Программа. Чтобы подчеркнуть нормальность. Мало какой человек поедет в ночь на край города за овощами: люди в это время спят.

Я не приучен чувствовать своих «соплеменников», лишь могу увидеть тонкие чёрточки там, где под кожей прячется интерфейсный разъём. Машинально касаюсь потайного места у виска, провожу пальцами по причудливо нарезанному шраму… Очень человеческий жест.

У долговязого шрама у виска нет. Кажется, он есть у одного или двух молодых людей, что так же, как я, бродят по пустым залам человеческого храма потребления, но мне нечего у них спрашивать и нет нужды искать. Да и программа не предполагает ненужных действий. Нерациональные, непродуманные – да, но строго в рамках человеческой нормы.

В конце концов, любой психически нормальный человек хоть немного да иррационален.

Ещё нужна курица на суп… Я перебираю упаковки, ища целую и подходящую по весу, и нахожу одну: хорошая, только кто-то растянул пальцем упаковку. Я кладу свой палец в чужую вмятину: почему-то это приятно и тепло… Символично.

Даже чересчур.

В корзину летит другая.

Когда я возвращаюсь, Яна спит. Я вижу это по мониторингу. Я стараюсь не шуметь, но она просыпается и видит, как её мужчина («всё-таки, не совсем», – поправляет Контроль) притащил вместо одного пакетика целый ворох.

Она грустно вздыхает, качает головой.

– Апельсин хоть не забыл?

«Ключевая фраза», – бросаю я Контролю. Тот небрежно отвечает «ОК» и я представляю оператора, который прочитал вывод и кивнул: всё нормально, психика работает, как должно.

Это – их фраза. Яна всегда спрашивает, Алекс – отвечает. Я помню.

– Апельсины, – отвечаю я. Моторика отрабатывает мои эмоции: улыбка, глаза чуть прищурены и смотрят с нежностью. – Не против, если я присоединюсь?

И я вижу, как её лицо меняется. Как увядает улыбка, гаснут глаза. Счастье на моём лице сменяется озабоченностью: тут же прилетает сообщение Контроля – «очень хорошо, норма». Вот их не спросил!

– Что-то не так?

– Нет… Всё хорошо, – она подходит, берёт оранжевые плоды. – Просто…

Если я скажу, то это будет означать, что я действовал преднамеренно и что-то задумал. Но это не так. Пусть скажет она. Пусть скажет, что Алекс их не любил, и что я – не он и никогда им не буду, что я просто…

Наверное, это слишком сильно отражается на лице. Но это нормально для человека, а я должен быть похож на человека, так? И болеть должно, так ведь?

Она поднимает взгляд на меня, ждущего своего приговора:

– Да. Присоединись. Я буду рада.

Кажется, у меня сейчас сердце выпрыгнет из груди. Конечно, кажется – никуда оно не денется, – но как же я счастлив! Я делаю сок из двух апельсинов, мы выпиваем его, лёжа на кровати – она устроилась на моём плече, как когда-то с Алексом, на которого я так похож и не похож вовсе. И потом что-то меняется – мы целуемся, но она смотрит так, будто видит меня впервые.

– Кто ты? – шепчет она, но я не отвечаю – она закрывает мои губы пальцем. И мы занимаемся любовью, словно в первый раз.

А после она допивает сок, встаёт к окну и смотрит куда-то вдаль.

– Знаешь… Нам надо расстаться, – говорит она.

Это больно. Это словно удар по голове. Не знал, что оно вот так…

Она смотрела на меня и качала головой, не соглашаясь с чем-то в своей голове.

– Ты не похож на Алекса, – наконец, сказала она. – Я не могла быть с тобой, когда ты был им. И я думала сказать тебе раньше… Но ты становишься другим.

– Я становлюсь собой.

– И я не знаю, хочу ли я быть с кем-то, кроме него.

– Я люблю тебя! – мой голос прозвучал не так, как должен – жалобно, просяще. Неужели это у всех так? Что я несу?

«Это нормально», – подтвердил Контроль.

– Я верю, – ответила Яна. – Хотя… Я не знаю, способны ли вы любить, или это такая программа. Знаешь, я готова была мириться с тобой, когда ты был похож на Алекса. Но сейчас ты становишься похож на другого человека, и я начинаю понимать, что мне нужен другой человек… Но – человек! Не ты! Прости…

Она отвернулась.

И я упал с небес в пылающую холодом бездну ада. На глаза навернулись слёзы: какой-то дурацкий счётчик показал мне их количество и солёность, или это проверял Контроль – мне всё равно. Мне хотелось валяться у неё в ногах, выпрашивая прощение за всё, чего я не совершал. Мне хотелось ударить её так, чтобы она отлетела к стене, чтобы чувствовала боль так же, как я. Мне хотелось кричать на неё, молить её, убить её, обожать её…

– Я соберу вещи, – глухо сказал я в сторону. – Я всё понимаю. Не маленький.