Звезды не для нас - [84]

– Выгнали? – я постарался спросить как можно участливее.

– Нет, в командировку отправили.

– Гкхм, меня тоже, – признался я. – У вас ещё осталась водка?…

Фляжка и правда оказалась без дна. Такие делают на планете Тетра-S.

Скоро я совсем перестал смотреть на часы. Оказалось, что Мак отлично поёт. Приземлялись мы под песню про отважного зяблика.

В порту нас встречали. Обнявшись, мы расплакались.

– До встречи, дружище, – прокричал я, целуя Македонского в усы.

Три следующих дня прошли как в тумане. Меня куда-то возили и что-то показывали. Кормили какой-то студенистой жижей. Мой диктофон был битком набит рассказами про быт и верования жителей Земли-1. Честно говоря, кроме особенностей местной кухни, я не нашел кардинальных отличий. Такие же люди, как и мы. Холодные только какие-то. Ни пошутить не могут, ни рассмеяться. Это, наверное, оттого, что на планете из зверей и правда есть только змеи и птицы. Вот и человек тут на них похож. Вроде и живой, а без порывов, без искры. Если бы не ифероты… разноцветные камни из огромного бескрайнего моря. Я набрал целую горсть для сына, и в их причудливых бликах мне чудились теперь грифоны и гарпии.

Когда меня привезли обратно на космодром, я едва ли не пел!

Топчась у ракеты, я ждал время отлёта. 20 минут, 15, 10… Скажу честно, я уже нервничал, когда вдалеке показался автобус. Из него выпрыгнул мой лучший друг и собутыльник Македонский. На шее у него висела связка сушеной рыбы, в глазах плескалась сумрачная решимость.

– Мак, – закричал я, – брат мой!

– Лёня, родной! – кот заключил меня в объятия.

Надо ли говорить, что весь полёт мы пели песни, заедая их на редкость невкусной рыбой.

– Я дал четыре моноспекталя, – всё рассказывал Мак. – Показал им «Гамлета», «Дон-Кихота», «Великого Гэтсби» и, конечно, «Мастера и Маргариту». И они ничего не поняли! Вежливо хлопали. Я чуть не умер, Лёня!

– Как же ты умудрился один все сыграть? – восхищался я, целуя Македонского в усы.

– Мне помогла моя фляжка!

Шесть часов лета пролетели стремительно. Обменявшись адресами, мы расстались. Через месяц я повел Машу и сына в театр на премьеру, в которой Мак играл главную роль. Денег на билеты хватило благодаря премии, которую мне дали за лучший материал недели. Он назывался «Как я летел на Землю-1». За остальные четыре мне даже не заплатили. Сказали, что читать такую дребедень невозможно. Честно говоря, я тоже так думаю. Джо, конечно, простил меня. А того гада, кто рассказал ему, что я тушу окурки в горшке с его любимым фикусом, я найду. И месть моя будет страшной!

Лекарство

Роман Арилин

г. Зеленоград

Сквозь разбитую форточку, заткнутую тряпкой, тоскливо подвывала метель. За ночь на подоконнике скопилась горка снега и небольшой лавиной обрушилась на мерзлый пол. Миронов вытащил ногу из-под одеяла и тут же дернул ее обратно. Холодно…

Сверху зашаркали по полу, донесся приглушенный трескучий кашель. Иван Захарович, фельдшер, проснулся и выкуривает свою утреннюю папиросу. Значит, пора вставать, скоро начнется еще один бесконечный день.

Миронов представил длинную очередь крестьян с заспанными глазами, ждущих приема уже спозаранку во дворе их земской больницы, и ему захотелось оказаться за сотню верст, прочь отсюда. Бесконечные свищи, нагноения, вывихи и прочие хвори хирургического плана. И ведь идут, когда уже и бабкины травки не помогли, да заговоры местной знахарки толку не дали. А ты доктор давай, лечи, и порошков не жалей.

В дверь постучали, потом раздался голос фельдшера:

– Сударь мой, извольте вставать. Нас ждут великие дела сегодня.

Миронов нащупал валенки под кроватью, накинул шинель и пошел в уборную, которая располагалась в самом углу двора, между дровяным сараем и невесть кем-то притащенным большим плугом.

***

День начался престранно. В приемную с боем ворвалась, закутанная в несколько платков баба, с мальчонком наперевес. Сопровождали ее трое ребятишек, державшиеся за измызганный серый подол. И вся эта делегация протаранила и бесконечную очередь, и рассерженно-растерянного Ивана Захарыча, словно их и не было.

Баба голосила, ей вторили ревем ребятишки:

– Ой, умирает Петруша! Спасите-помогите, люди добрыя!

Миронов вначале хотел цыкнуть на замотанную бабу, потому как не любил, когда начинали голосить и причитать. Дело в таких случаях кончалось какой-нибудь сущей ерундой, а спектакль затевался, чтобы обойти смурных мужиков, сидящих в очереди. Но когда взглянул на мальчика, кинулся к нему, разматывая одеяло и оглядывая худое тело, прикрытое рубашкой. Серое, без кровинки, лицо, без сознания, пульс едва прощупывался. И тяжелая от крови штанина.

– Иван Захарович, операционную, воды горячей, и хлороформ готовьте! Не ори, дура! Чего стряслось?

Баба забормотала, охая и ахая. Попал под сани, ногу измочалило и вывернуло.

Миронов оставил мать в приемной, крикнув сиделке, чтобы дала ей валерьяны, и детям горячего чаю, а сам понес мальчика в операционную.

Коленный сустав вывернуло из сумки, открытый перелом, осколок перебил вену. Иван Захарович глянул через плечо, обдав запахом табака, и сказал тихо в сторону:

– Не жилец он, сударь мой, я вам сразу говорю. Не мучайте вы его и себя.