Звездная девочка - [34]
– Там была тысяча болельщиков из Сэн-Вэлли. У него были свои люди, которые позаботились бы о нем, свои тренеры, свои члены команды, свои чирлидерши со своими коленями.
Я едва не перешел на крик. Замолчав, я встал и пошел прочь. Потом вернулся и склонился над ней.
– Почему? Почему ты просто не позволила позаботиться о нем его команде?
Она долго смотрела на меня, как если бы искала объяснения своих поступков на моем лице.
– Не знаю, – тихо сказала она наконец. – Я не думала. Я просто делала.
Я выпрямился. Мне хотелось сказать: «Ну что ж, надеюсь, ты довольна, потому что теперь тебя ненавидят за то, что ты сделала», но у меня не хватило духу.
Теперь мне было ее жалко. Я снова сел рядом с ней и взял за руку. Улыбнулся. И заговорил как можно мягче.
– Старгерл, ну так же нельзя. Если бы ты не провела все это время на домашнем обучении, ты бы понимала. Нельзя просто так проснуться однажды утром и решить, что тебе наплевать на то, что думает остальной мир.
Глаза ее расширились, и она спросила тонким, как у маленькой девочки, голоском:
– Нельзя?
– Нет, если ты не хочешь стать отшельницей.
Она провела краем своей юбки по моему кроссовку, сметая с него пыль.
– Но как мне следить за тем, что думает весь мир? Иногда я и за своими-то мыслями не поспеваю.
– За этим не следят, – сказал я. – Просто знают. Потому что связаны с другими людьми.
Ее лежавшая на земле сумка слегка пошевелилась: внутри ерзала Корица. На лице Старгерл отобразилась череда эмоций, а в конце появилась недовольная гримаса, и она воскликнула сквозь слезы:
– Я не связана!
Она наклонилась ко мне, мы обнялись на лавочке во дворе и вместе пошли домой.
Этот разговор мы продолжали следующие дня два. Я объяснял ей, как ведут себя люди. Я сказал, что нельзя подбадривать всех. Она спросила, почему. Я сказал, что каждый человек принадлежит к какой-то группе, и нельзя принадлежать ко всем сразу. Она спросила, почему нет. Я ответил, что нельзя врываться на похороны совершенно незнакомого человека. Она спросила, почему нет. Я сказал, что просто нельзя. Сказал, что нужно уважать право людей на частную жизнь и что бывает много такого, что людям не нравится. Я сказал, что не всем нравится, когда кто-то поет им «С днем рождения» и играет на укулеле. «Разве нет?» – спросила она.
Я сказал, что групповое чувство очень сильное. Возможно, это инстинкт. Его можно обнаружить везде, от самых маленьких групп, вроде семьи, до больших, вроде города и школы, и очень больших, вроде целой страны. Ну а как насчет самых-самых больших, спросила она, вроде планеты? Как угодно, ответил я. Суть в том, что люди в одной группе ведут себя более или менее одинаково, за счет этого они и держатся вместе. Все? – спросила она. Ну, по большей части, ответил я. Для того и существуют тюрьмы и психиатрические лечебницы, чтобы отделять уж самых непохожих людей. Ты думаешь, я должна быть в тюрьме? – спросила она. Я думаю, что ты должна вести себя более или менее так, как все остальные, сказал я.
– Но почему? – спросила она.
– Потому что, – ответил я.
– Объясни.
– Это трудно объяснить.
– Постарайся, – сказала она.
– Потому что никто тебя не любит. Вот почему. Никто тебя не любит.
– Никто? – спросила она.
Глаза ее мне казались размером с небо.
– Никто?
Я включил дурачка, но это не сработало.
Ладно, не смотри на меня так, сказал я ей. Мы говорим про них. Про них. Если бы дело касалось только меня, я бы ничего не менял. Ты нравишься мне такой, какая ты есть. Но мы же не одни. Мы живем в одном мире с ними, хочется нам или нет.
Вот так я и делал упор на них. Мне не хотелось говорить о себе. Я не сказал: «Сделай это ради меня». Не сказал: «Если не хочешь измениться, можешь забыть обо мне». Так и не сказал.
Через два дня Старгерл пропала.
26
Обычно я видел ее во дворе школы перед занятиями, но на этот раз не увидел. Обычно я раз-другой сталкивался с ней в коридорах перед обедом. Но не в этот день. Когда я посмотрел на ее столик, то за ним сидела Дори Дилсон, как обычно, но рядом с ней еще какая-то девочка. Старгерл нигде не было видно.
Выходя из столовой, я услышал смех позади себя. А затем голос Старгерл:
– Что нужно сделать, чтобы привлечь здесь чье-то внимание?
Я повернулся, но это была не она. Передо мной стояла ухмыляющаяся девушка в джинсах и сандалиях, с покрашенными красным лаком ногтями, с помадой на губах, с подведенными глазами, с кольцами на пальцах рук и ног, с серьгами-обручами, через которые я мог бы просунуть свою руку, с волосами…
Я в изумлении смотрел на нее, пока мимо нас проходили ученики. Она по-клоунски улыбнулась. И этим смутно что-то напомнила мне.
– Старгерл? – неуверенно прошептал я.
Она похлопала шоколадными ресницами.
– Старгерл? Что это за имя? Меня зовут Сьюзан.
Итак, Старгерл исчезла, а на смену ей пришла Сьюзан. Сьюзан Джулия Карауэй. Девушка, которой она и должна была всегда быть.
Я не мог отвести глаза. В руках она держала книги. Сумка с подсолнухом тоже пропала. Крыса пропала. Пропало укулеле. Она медленно повернулась, пока я рассматривал ее, открыв рот. Ничего «чокнутого», ничего «не такого, как у всех». Она выглядела великолепно, чудесно, сногсшибательно… обычно. Как сотня других девушек в старшей школе Майки. Старгерл растворилась в море
В тот день, когда в обычной старшей школе появилась Старгерл, жизнь шестнадцатилетнего Лео изменилась навсегда. Он уже не мог не думать об этой удивительной девушке. Она носила причудливые наряды, играла на гавайской гитаре, смеялась, когда никто не шутил, танцевала без музыки и повсюду таскала с собой ручную крысу. Старгерл считали странной, ею восхищались, ее ненавидели. Но, неожиданно ворвавшись в жизнь Лео, она так же внезапно исчезла. Сможет ли Лео когда-нибудь встретить ее и узнать, почему она пропала? Возможно, лучше услышать об этой истории от самой Старгерл?
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.