Звёздная болезнь, или Зрелые годы мизантропа. Том 2 - [42]

— И вот теперь, представьте, — продолжал Жосс, — что мы получим такое свидетельство, например, от этой галереи, которая, разумеется, и понятия не имеет, что какой-то Котсби торговал ее картиной. Мне кажется, это могло бы послужить основанием для иска.

— Вы не представляете всей сложности такого дела, — сказал Петр. — К тому же всё это требует проверки, подтверждений.

— Что Котсби торговал акварелью? Да я вам сколько угодно найду свидетелей! — заверил Жосс.

— Нет… подтверждение того, что нью-йоркская галерея была не в курсе.

— Да я уже пыталась ему объяснить… — вставила жена.

— Сюзанна, — тихо одернул Жосс. — Я уже проверял. Уверен, что иск возможен. Всех денег, которые он нам должен, мы, конечно, не отсудим. Но какую-то часть…

Тема Котсби не сходила с уст весь вечер. Черная служанка в белом фартуке, глаза которой таяли от беспричинного смеха, обслуживала стол с простодушной незатейливостью — передавала тарелки через стол, забывала принести хлеб, приборы. После овощного супа из порея был подан морской налим, затем сыр с салатом и на десерт черничный пирог, который Мольтаверн оценил первым, разве что нашел его немного «переслащенным». Жосс распечатал бутылку брюта «Вёв Клико», но Петр от шампанского отказался, он предпочитал на дорогу чашку кофе.

Твердого обещания Жоссы от Петра не добились. Но Петр всё же попросил несколько дней на размышления. Он хотел в очередной раз посоветоваться с компаньонами, а также связаться с корреспондентом кабинета в Нью-Йорке, чтобы уточнить, какова в таких случаях процедура привлечения к суду по американскому законодательству.

Когда на следующий день Петр позвонил Жоссам и дал согласие вести их дело, супруги ликовали, и ему не удавалось их убедить, что даже исходя из предварительных оценок и из тех сведений, которые ему удалось на сегодня собрать, успешный исход дела казался ему маловероятным. Позднее Петр не мог преодолеть в себе противоречивого чувства, что сдался под нажимом, дал согласие не потому, что чувствовал себя обязанным оказать услугу, и не потому, что это отвечало интересам кабинета, — компаньоны считали дело выгодным, — а просто потому, что испытывал перед Жоссами стыд за Мольтаверна. Стыд за то, что за всё время, прошедшее со дня его поселения в Гарне, он так и не смог ничего для него сделать.

Новости, приходившие от Ричарда Лоренса, были неутешительными. Негласную часть расследования Лоренс поручил знакомому детективу, некому Маджвику. И тот уверял, что «клиент» подпадает под категорию неплатежеспособных, хотя и живет на широкую ногу. Вся его недвижимость, за исключением небольшой вилы на западном побережье, цена которой якобы не превышала двухсот тысяч долларов, и даже его нью-йоркская квартира в Бронксе официально принадлежали жене, с которой он жил врозь. Счета в банке обеспечены были плохо. Получить сведения по другим счетам, которые Котсби будто бы имел в Европе и на Багамах, пока не удавалось.

Вывод вытекал однозначный: даже если какой-либо иск против Котсби в самих Соединенных Штатах мог привести к желаемому результату, получить с него сумму, превышающую стоимость виллы, было бы невозможно. К тому же в нужный момент тот мог позаботиться и о вилле. Руперт Маджвик советовал как следует подумать, есть ли смысл затевать дорогостоящую юридическую процедуру…

Бруно Жосс сведения детектива ставил под сомнение. Он отказывался верить, что человек, живущий с таким размахом, смог начисто отгородиться от правосудия. Жосс продолжал апеллировать к белому лимузину, в котором Котсби разъезжал по Нью-Йорку, к стодолларовым купюрам, от которых у того будто бы трещали карманы, — он мог лично это засвидетельствовать. Один из знакомых Жосса, парижский антиквар, прошлой весной встречавшийся с Котсби в Нью-Йорке, утверждал, что последнему досталось недавно большое наследство и что Котсби как раз занимается приобретением новых апартаментов, еще более роскошных, чем теперешние. Эта деталь не очень-то совпадала с данными детектива: никаких указаний на получение наследства в сведениях Маджвика не было.

Жосс стоял на своем: они с женой были загнаны в угол и готовы на любые жертвы. Продолжая настаивать на иске, Жосс клялся и божился, что выполнит свои обязательства и в отношении гонораров за услуги, и в отношении текущих расходов. Он обещал покрывать все издержки, во что бы то ни стало, даже если в итоге не сможет окупить своих затрат. Ответственность за неудачу Жосс брал на себя. Но его чрезмерно эмоциональное отношение к делу Петра как раз и настораживало.

Когда Жосс однажды заговорил о том, чтобы вместе поехать в Нью-Йорк и разобраться во всём на месте, Петр не придал разговору значения. Но, как вскоре выяснилось, Жосс всерьез ухватился за эту идею. Мало-помалу перспектива поездки — короткой, как Жосс уверял, всего на пару дней — стала обретать реальные очертания, во всяком случае, для самого Жосса.

Петр и думать не хотел ни о каких поездках теперь, в начале лета. Работы в Версале накопилось невпроворот. Он не укладывался в сроки. Растягивать график работы по другим досье тоже было невозможно. Не хватало времени на садовые мероприятия в Гарне, где забот прибавлялось изо дня в день. Не хотелось откладывать в долгий ящик и дела Мольтаверна. Но больше всего ему претила мысль, что придется оставить Луизу одну. Как раз теперь требовалось его присутствие. Поездка в Москву, намеченная на конец месяца, в этом случае никак не смогла бы состояться в нужные сроки…