Звезда в тумане - [18]

Но говорит амир Бабур, сам не раз пировавший в Баги-Мейдане:

«У подножья холма Кухек, на западной стороне, Улугбек разбил сад, известный под названием Баги-Мейдан. Посреди этого сада воздвигнуто высокое здание в два яруса, называемое Чиль-Сутун. Все его столбы — каменные. По четырем углам этого здания пристроили четыре башенки в виде минаретов, ходы, ведущие наверх, находятся в этих четырех башнях. В других местах — всюду каменные столбы; некоторые из них сделаны витыми или коническими. В верхнем ярусе по четырем сторонам — айваны[54]. На каменных столбах посередине. беседка с четырьмя дверями, фундамент этого здания весь выложен камнем…

За этой постройкой, у подножья холма, Улугбек-мирза разбил еще маленький сад. Там он построил большой айван, в айване поставил огромный каменный престол… Такой огромный камень привезли из очень отдаленных мест. Посреди его — трещина. Говорят, что эта трещина появилась уже после того, как камень привезли. В этом садике тоже есть беседка, все стены до сводов в ней из фарфора, ее называют „Чини-Хана“.

Разбудить правителя решился лишь самый близкий к нему Али-Кушчи. Он вошел в келью, осторожно ступая босыми ногами, потому что мирза пугался, когда будили его внезапно. Сквозь решетку оконца бил косой пыльный луч. Улугбек спал, повернувшись к стене, в самом темном углу. На ковре, рядом с ним, лежали его инструменты, параллактические линейки, астролябия, циркуль и солнечные часы из далекой Венеции. В длинногорлом и узком кувшине с водой сонно билась жужжащая муха.

Али-Кушчи осторожно присел, не решаясь коснуться спящего. А тот вдруг спросил:

— Чего тебе, Али? Пора мне вставать? Я, наверное, спал очень долго?

— Вы не спите, мирза?

— Так, немного дремлю… Знаешь, я как будто нашел другое решение той самой задачи, которую так красиво решил наш Джамшид.

— Великий Джамшид! Он так высоко отозвался об атласе вашем „Зидж Гурагони“, мирза, о ваших таблицах.

— Мне приятна похвала такого ученого, как Гияс-ад-дин-Джамшид. Мы с ним, правда, немного поспорили. Но, по-моему, мне удалось убедить мауляну.

— Все уверены в этом.

— Откуда ты знаешь, Али? Ты, мне помнится, был в это время в Ходженте.

— Рассказывал наш Челеби.

— Мерием Челеби? Этот мальчик истину ставит превыше всего. Ему можно верить. Как он рассказывал?

— „Наш мулла Гияс-ад-дин Джамшид, — говорил Челеби, — спросил на собрании нескольких султанов, принца, автора таблиц, почему в трактатах по астрономии сказано, что в апогее и перигее никакого уравнения нет, тогда как мы находим определение его в таблицах“. Его величество ответил: „В мои намерения не входит установить в моих таблицах уравнения для этих двух точек“.

— Все верно, так оно и было.

— Да, мирза. А от себя Челеби добавил, что ваш ответ Джамшиду, очевидно, правилен, и он, Челеби, обоснует это в своих комментариях.

— Ладно, пусть обоснует. Я бы хотел поразмыслить с тобою, Али, о той задаче. Она сводится к уравнению… Дай-ка мне листок бумаги.

— Простите, мирза! Я шел к вам не с этим. У меня к вам глубокая просьба!

— Говори, мой кушчи[55].

— Все мы, ученики ваши, просим выслушать нашу нижайшую просьбу.

— Хорошо, говори, — улыбнулся мирза.

— О великий мирза! Мы хотим вас сегодня увидеть в соборной мечети во время молитвы аль-аср.

— Что это с вами случилось?

— Сегодня день святой пятницы. Заткните врагам своим глотки, мирза.

— Мне так жалко времени, Али. У меня его мало осталось. Вы ошибаетесь, надеясь на чудо. Мое появление в мечети ничего не изменит. Напротив, оно лишь раздует угли тлеющей злобы. Ничего не получится. Я лучше закончу вычисления. Звезда из четырехугольника, лежащая на спине, задала нам загадку.

— Попробуйте. Умоляю!..

— Кто сегодня там служит?

— Сам мухтасиб Ашик.

…Как же, старый знакомец. Он однажды незваный явился на пир во дворец. Руки к небу поднял и, обратясь к Улугбеку, крикнул: „Ты уничтожил веру Мухаммеда и ввел обычай кафиров!“ Это был вызов. Оскорбление при всех, о котором тотчас же узнает весь Самарканд. Что было делать? Срезать голову мухтасибу не значит победить. Это лишь смоет оскорбление. Но начнется война… Истинный оскорбитель Ходжа Ахрар останется невредимым. Что ему мухтасиб? Только палец. Сруби — тут же вырастет новый. Нет, если уж война — так война. Надо сразу ударить по всем. Бледный от гнева, поднялся мирза. Все с ужасом ждали, что скажет и сделает он. Но недаром великий Тимур хвалил быстроту и находчивость внука. „Что, пришел за славой шахида?[56] — рассмеялся тогда мирза. — Не получишь ее. Умирай дураком, балаганной куклой, которую вертят другие“. И еще он сказал те роковые слова, о которых узнали во всех городах мусульманских: „Религия рассеивается, как туман, царства разрушаются, но труды ученых остаются на вечные времена“.

Так и сказал тогда мухтасибу он, про себя задыхаясь от гнева. Пожалуй, не стоило так говорить… А может, и стоило! Это их испугало. Они затаились, как змеи в камнях, и только шипели: „Безумен мирза! Ислам он посмел уподобить туману. Туман-де рассеется… Царства, сказал, разрушаются. Так надо разрушить его нечестивое царство, пока он не разрушил ислам“.

— Я как-то встречался с сеидом Али, — задумчиво сказал Улугбек. — Стар, видно, стал я, если мне предлагают идти на поклон к мухтасибу.