Звезда Тухачевского - [27]

— Клянусь честью, что вы не понесете никакого наказания. Тем более, что вашу реакцию можно понять и даже обосновать.

И тут из заднего ряда тяжело поднялся уже немолодой человек в офицерском френче без погон.

— Полковник Шорохов, — представился он, безбоязненно устремив взгляд глубоко запавших угрюмых и недобрых глаз на Тухачевского. — Я готов повторить свои слова тысячу раз и вовсе не потому, что вы поклялись не ставить таких, как я, к стенке. Тем более, что ваша клятва не стоит и ломаного гроша. Переметнувшись на сторону красных, вы перестали быть офицером. И не принуждайте нас нарушать присягу. Это было бы благородно с вашей стороны.

— Да это же явная контра. — Толстые губы Захарова задрожали от возмущения. — Товарищ командарм, не тратьте время — такого ничем не проймешь.

— Полковник Шорохов, — Тухачевский встал из-за стола, — вы присягали служить царю и отечеству. Царя в России нет — он отрекся от престола. Отечество осталось. Отречение царя освобождает вас от обязанности служить ему. Что же касается отечества, то ему вы обязаны служить всегда, как бы вы к нему ни относились. Это отечество выбрало себе путь к свободе, к социализму. Каковы бы ни были ваши убеждения, полковник Шорохов, ни мне, ни вам не дано изменить волю отечества, волю народа. Да, Бог проклял Каина за братоубийство. Но братоубийство в гражданской войне — не наш выбор. Братоубийство нам навязали те, кто восстал против своего народа. Не на красных, а на белых лежит каинова печать. И если вы станете на сторону революционной России — вас никто не посмеет назвать каином.

— Я не хочу быть ни в стане красных, ни в стане белых, — глухо проговорил Шорохов. — Я в принципе против гражданской войны, ибо это — варварство, это античеловеческая бойня. Неужели идея, даже самая красивая, дороже человеческой жизни?

— Революция свершилась, полковник Шорохов, — уже суровее сказал Тухачевский. — У нее свои законы, и никому не дано их изменить. Вы хотите сесть между двух стульев — такого еще никому не удавалось. Красные объявят вас врагом за то, что вы не с ними, белые — расстреляют вас за то, что вы отреклись от них. Впрочем, я уверен, что ни один мудрец не сможет убедить вас словами. Вы все поймете только на опыте жизни. Жизни и борьбы. Но не будет ли слишком запоздалым ваше прозрение?

— Вы правы, — отозвался Шорохов. — Меня никто не сможет разуверить в моих убеждениях. Кроме всего прочего, я хотел бы, если позволите, предостеречь вас от серьезной ошибки, которую вы допускаете, стремясь ввергнуть, офицерский корпус доблестной русской армии в хаос гражданской войны. Неужели вам, боевому офицеру, не ясно, что мы, офицеры старой закалки, не способны вести вашу войну? Мы подготовлены к войне цивилизованной, к вождению массовых армий, но мы не приспособлены к той дьявольской свистопляске, какую вы именуете войной гражданской. Это примитивная партизанская война, которая ведется без всякой системы и каковой вообще немыслимо придать какую-либо систему. Кулачная драка, извините, а не война. И нам, офицерам, незачем лезть в сию бестолковую свалку.

Тухачевский терпеливо выслушал его, ни разу не перебив.

— Я так понимаю, что вы предпочитаете драться на стороне белых, — наконец сказал он. — Это ваш выбор. Но я посоветовал бы вам поглубже вникнуть в сущность гражданской войны. Это не кулачный бой, это борьба класса с классом, а не государства с государством. Ход событий трудно предопределить. Что же касается военных операций, то их составляющими, как и в любой войне, являются и наступление, и оборона, и маневр на поле боя, но конечно же надо всем довлеет революционная энергия и смелость. Так что, смею вас заверить, военные знания и боевой опыт офицеров прекрасно впишутся в особенности и характер гражданской войны.

— Я остаюсь при своем мнении, — мрачно изрек Шорохов.

Стеблевский, молчавший, пока командарм говорил с Шороховым, наконец получил возможность заговорить.

— Товарищ командарм, — кажется, полемика Тухачевского с полковником Шороховым придала ему уверенности в правильности своего выбора, — я готов служить в вашей армии.

Тухачевский просиял: он даже не ожидал таких слов, опасаясь, что Шорохов своим упорством может повлиять и на остальных офицеров.

— Что вы скажете, если мы назначим вас начальником штаба полка? — обратился он к Стеблевскому.

— Полка?! — Стеблевскому почудилось, что он ослышался.

— Да, именно полка, — подтвердил Тухачевский.

— Но я же… Выше чем ротой мне командовать не довелось…

— Не беда! Война — великий ускоритель. И хороший учитель. Почище любой академии, — ободрил его Тухачевский. — Завтра примете штаб.

— Слушаюсь! — радостно и четко произнес Стеблевский.

— Прошу следующего, — пригласил Тухачевский.

К столу не очень уверенно подошел грузноватый, средних лет офицер. Походка его была слегка вразвалку, круглые глаза неприязненно смотрели куда-то поверх сидевших за столом командиров, тонкие губы кривились недоброй усмешкой.

— Подполковник Тихомиров, — неохотно представился он.

— Думаю, что нет необходимости повторять вопрос, — Тухачевский уже предвидел, какова будет реакция этого хмурого подполковника, и заранее решил, что уговаривать никого не будет.