Звезда печального счастья - [38]

— Все решаем, как переустроить мир, — и добродушно улыбался, — а мир как стоит, так и стоять будет. И человек каким был, таким и останется…

Наташа пожала плечами и пошла готовиться к визиту.

Екатерина Михайловна позаботилась о каждой мелочи — она не хотела ударить в грязь лицом перед самой взыскательной и капризной дамой Москвы. На креслах уже лежали разложенные ею и дворовыми девками корсеты с тугой шнуровкой, накрахмаленные жесткие нижние юбки, а поверх всего — нежно-голубое платье с бесчисленными рюшами и оборками, с розовым поясом и прелестными кружевными перчатками до локтя.

Натали поморщилась — ей так не хотелось покидать свое уютное черное платье и черный чепец, что она только невольно передернула плечами, когда вбежали дворовые девушки и втащили горячие щипцы, шиньоны цвета ее волос, черепаховые гребни и такие же заколки, шпильки и еще массу вещей, которые полагалось устроить на голове.

Наташа вздохнула и отдала себя в их руки.

Когда немного рассеялся запах слегка подпаленных волос и девушки отступили в сторону от зеркала, чтобы полюбоваться своей работой, Наташа не узнала себя.

Перед ней в зеркале отражалась красивая дама с высокой прической, подведенными ресницами и бровями, ярким алым ртом и румяными щеками. Наташа поглядела на себя еще раз, заставила принести таз с водой и быстро смыла всю косметику.

Дама в зеркале превратилась в миловидную девушку с мягкими полукружиями темных ресниц, бледными щеками и розовым, четко очерченным ртом.

Девушки в ужасе закричали, пригрозили пожаловаться самой Катерине Михайловне, но Наташа только взглянула на них, и они подали ей бальное платье.

Екатерина Михайловна зашла взглянуть на невестку и долго стояла в дверях, любуясь тоненькой, стройной фигуркой, туго затянутой в талии, с белоснежными плечами и руками, затянутыми в кружевные перчатки до самого локтя.

— Ты знаешь, что ты красива? — строго спросила она.

Наташа серьезно кивнула головой.

— Так вот, необходимо еще прикраситься, и вовсе будешь красотка, — повелительно произнесла свекровь.

Наташа отодвинула своих девушек, немного попудрила нос, провела помадой по губам и слегка притемнила ресницы.

Свекровь даже не взглянула на нее после пудры и румян, а заставила торопиться.

Уже в карете, заложенной по случаю такого торжественного выезда, она все продолжала говорить об Анне Ивановне Анненковой.

Анна Ивановна была единственной дочерью Ивана Варфоломеевича Якоби, бывшего наместником всей Сибири в эпоху Екатерины Второй. Мать ее умерла при родах, а отец ничего не жалел для единственной дочери, баловал и выполнял каждый ее каприз. По обычаю того времени Анна Ивановна закончила Смольный институт для благородных девиц в Петербурге и после учебы приехала к отцу в Сибирь. Так она стала полноправной и деспотичной хозяйкой. Окруженная несказанной роскошью, она была до того избалована отцом, что много лет не хотела выходить замуж. Тогда только начали развиваться торговые отношения с Китаем, и наместник Сибири получал такие редкие и богатые дары от китайских купцов, какие здесь, в России, и представить себе невозможно. Поклонением и лестью окружена была и единственная дочь наместника.

Почти в сорок лет она вышла замуж за Александра Никаноровича Анненкова, состоятельного и доброго человека. Двух сыновей родила она мужу и своими капризами и придирками, эгоизмом скоро свела в могилу этого достойного человека.

Анна Ивановна не хотела знать никакого горя, никакой заботы. Даже тогда, когда ее второй сын Григорий был убит на дуэли, ей решились сказать об этом только через год…

Дом Анны Ивановны уцелел во время московского пожара, однако был разграблен, но она как будто даже не заметила этого. Его снова обставили, да так роскошно, как будто в нем жила громадная и многочисленная семья. Однако в громадном доме, где без счета было парадных комнат, наполненных редкостями и сказочными богатствами, она жила, в сущности, одна с многочисленным штатом приживалок и слуг. Свита ее составляла до 150 человек.

Но никогда эта уже старая женщина не заботилась о своем сыне, кавалергарде Иване Александровиче Анненкове, служившем в Петербурге, никогда не посылала ему денег или вещей. Он был вынужден обходиться тем, что получал жалованья, и часто нуждался, как самый последний солдат.

Никогда не ложилась эта женщина в постель. У нее не было ни одеял, ни постельного белья. Ложилась на кушетку, прикрытую мехом, и укрывалась салопом или турецкой шалью. Однако на ночь она не раздевалась, а совершала туалет не менее парадный, чем днем, и с самыми разными церемониями. Белый пеньюар, вышитый кружевами на шелковом цветном чехле, дополнялся пышным чепчиком с бантами, шелковыми чулками, непременно телесного цвета, белыми башмаками с лентами, которые тщательно завязывались в банты, как будто она ехала на какой-нибудь бал.

В таком наряде она прилегала на кушетку, и сорок ее девушек разного возраста должны были быть неотлучно при ней и вполголоса говорить. Под их шепот она дремала, но едва голоса стихали, как она просыпалась и непременно наказывала виновных.

Стол ее каждый день накрывался на сорок персон. Однако обедала Анна Ивановна сама за столом особенным, на четыре персоны, и чаще всего в своей комнате, куда его вносили уже накрытым.