Звезда печального счастья - [36]

И только одно стесняло и смущало сердце Натали — открытая враждебность свекрови, стремление той увидеть во всех желаниях и поступках молоденькой невестки гадкие и злобные намерения, страстное желание противоречить в каждом слове и каждом высказанном суждении. Она горела желанием заставить сына смотреть на свою молоденькую жену как на коварную и злобную особу, корыстолюбиво покорившую ее сына со стремлением обогатиться и наставлять ему рога…

Бог с ней, думала Натали. Однако со временем увидела свекровь, что желания невестки не простираются дальше молебнов и церковных служб, стремления помогать бедным и отдавать большую часть своих денег, выданных на булавки, нищим и калекам. И это приводило ее в недоумение, она и это порицала в своей невестке. Кончилось тем, что свекровь стала требовать от сына вывозить в свет жену, одевать ее не в тот черный балахон, а в яркие, красочные наряды, поджав губы, выписывала дорогие парчовые материи и сама приказывала шить из них нарядные бальные платья.

Натали была к ним равнодушна — они не интересовали ее, но она подчинялась и этой затее свекрови с равнодушием…

Зато с особым интересом присматривалась Натали к древней русской столице, куда забросила ее судьба.

Французское нашествие пагубно сказалось на городе. За пять недель пребывания врагов в нем сгорело почти тридцать тысяч зданий, и среди них прекрасные дворцы и редчайшие строения тринадцатого и четырнадцатого веков. Целыми, но разграбленными и обезображенными осталось всего около тысячи зданий.

Однако теперь, после десяти лет мирной жизни, в городе почти незаметны были следы сокрушительного пожара. Сразу по прошествии молвы, что французы бежали из столицы, явился сюда рабочий люд — плотники, каменщики, столяры, штукатуры, маляры. Вернулись на свои пепелища и хозяева брошенных и разграбленных домов и занялись восстановлением и постройкой новых зданий. Много лет стучали топоры, звенели пилы на пустынных улицах старого города. Возобновились и занятия чиновников — выброшенные из сенатских зданий и уцелевшие дела были подобраны и реставрированы, пущены в ход. Появился на улицах листок «Московских ведомостей». И сразу же наполнили город, еще лежащий в развалинах и пепелищах, всякого рода люди, ищущие, где и чем поживиться.

Хозяева разграбленных домов пустились было разыскивать пропавшие вещи — драгоценную мебель, пуховики и картины, однако вернувшийся в город градоначальник генерал-губернатор Растопчин объявил своим приказанием, что «все вещи, откуда они взяты ни были, являются неотъемлемой собственностью того, кто в данный момент им владеет, и что всякий владелец может их продавать, но только один раз в неделю, в воскресенье, в одном только месте, а именно на площади против Сухаревской башни…»

Вся Москва в первое же воскресенье хлынула на невиданный рынок. Мародеры и грабители, поживившиеся во время нашествия и церковной утварью, и прекрасной дорогой мебелью из барских особняков, теперь, в силу приказа генерал-губернатора, нагло продавали бывшим хозяевам их же собственные вещи. Но Растопчин был прав — позволь он отбирать краденые и увезенные вещи, бывшую собственность бывших владельцев, и никакой полиции не хватило бы для разбора тяжб и исков. И многие годы смотрела свысока Сухаревская башня своими огромными курантами на кишащий у ее подножия человеческий муравейник, заполненный шумом, гамом, драками, торговлей, кражами и обманами.

Сухаревскую башню построил еще Петр Великий в честь стрелецкого полковника Сухарева, единственного оставшегося верным Петру во время стрелецкого бунта, и теперь на верхних ее этажах, возвышающихся над городом, помещались огромные резервуары с водой, и этот водопровод снабжал столицу водой.

За одну ночь на площади вырастали сотни палаток, и колыхалось на площади море голов, и только узкие дорожки для проезда оставались по обеим сторонам широкой в этом месте улицы.

Все можно было купить на этом рынке — от золотых сережек до старинного салопа, от ржавой селедки до медного, петровских времен, самовара…

Но недалеко кипел и другой торг — Смоленский рынок. Этот был открыт вскоре после страшной чумы 1777 года, дабы товары не могли распространять заразу — тоже только в одном месте могли их продавать приезжие крестьяне и коробейники.

Каких только лиц ни увидела Натали, когда в один из дней поехала со свекровью на Сухаревский рынок! Богачи ходили с целью приискания дешевых и редких вещей, беднота толклась в ожидании удачи, но больше всего, как ей показалось, было здесь разного рода мошенников, карточных аферистов, трактирных кутил и разного рода побирушек.

Больше она уже не ездила в рыночные дни к Сухаревской башне, хотя в будничные дни площадь эта отличалась простором, шириной и пустынностью.

Теперь уже незаметно было и следов французского нашествия.

Застроилась шикарная перспектива Тверской улицы, по ней то и дело проезжали телеги с сеном, дровами, битой птицей, попадались и роскошные господские экипажи с ливрейными лакеями и борейторами на запятках, мерцали огромными стеклянными витринами модные лавки, стучали в глубине обширных дворов топоры, снова и снова возводящие какие-нибудь немудрящие службы в барских усадьбах, изредка проезжал обоз с бочками, вывозящими нечистоты, и тогда прохожие шарахались к стенкам домов, зажимая носы от струек нечистот, остающихся на мостовой. Рдело зеленым мхом болото возле Кремля, а на Китайгородской стене шумел разносортный люд, пристроивший к стене с той и другой стороны хижины и кособокие избенки и разведший на башнях едва ли не пашни — росла тут капуста, и кривыми стволами вылезали из мусора белоствольные березы, и малина затягивала своим колючим садом невзрачные крохотные усадьбы бедняцкого люда…