Звезда над рекой - [5]

Своих могучих замыслов лавину,

Он разве знал, что я наполовину

Их не пойму до нынешнего дня?

Так вот, когда одну из половин —

Я это знаю — создал добрый гений,

Каков же будет смысл моих суждений

О той, второй? Что я решу один?

Нет, я не варвар! Я не посягну

На то, что мне пока еще неясно, —

И если половина мне прекрасна,

Пусть буду я и у второй в плену.

1961

Девочка на шаре

Не тогда ли в музее — навеки и сразу,

В зимний полдень морозный и синий,

Нас пронзило отцовское мужество красок,

Материнская сдержанность линий.

Не тогда ль нас твое полотно полонило—

Благодарных за каждую малость:

Мы видали, как вечная женственность мира

Из мужского ребра создавалась.

Но не думали мы про библейские ребра,

Просто нас — до плиты до могильной —

Научил ты, что сила становится доброй

И что нежность становится сильной.

1961

«А тот, кто в искусстве своем постоянен…»

А тот,

Кто в искусстве своем постоянен,

Кто дерзок в раздумьях

И ереси прочей, —

Его никогда

Не боялся крестьянин,

Его никогда

Не боялся рабочий.

Боялись его

Короли и вельможи,

Боялись попы,

Затвердившие святцы.

И если подумать,

То — господи боже!

Его кое-где

И поныне боятся.

1961

Матадор

Нет времени, чтоб жить обидой

И обсуждать житье-бытье.

Вся жизнь его была корридой,

Весь мир — свидетелем ее.

Честолюбивое изгнанье

Не прерывало вечный бой

Под солнцем трех его Испаний

И той — единственной одной.

И сквозь слепящее столетье

Он на быка глядит в упор —

Никем и никогда на свете

Не побежденный матадор.

1961

Из цикла «РЕШЕНИЯ»

Клеветникам

Сыны фантастической фальши

С помесячной вашей зарплатой,

Какой из меня шифровальщик?

Какой из меня соглядатай?

Уж если хотите — я атом

Той самой Советской державы:

Я был и остался солдатом

Ее Вдохновенья и Славы.

Вы — сыщики — знали об этом,

Что, горькое горе изведав,

Я был и остался поэтом,

Когда истребляли поэтов.

В бессмысленной вашей работе,

Лишенной малейшего чувства,

Кого и куда вы зовете,

Внебрачные дети искусства?

Людей моего поколенья,

Когда мы детьми еще были,

Незримо воспитывал Ленин,

И мы этих лет не забыли.

Я слушаю песню чужую, —

Ни слова я в ней не приемлю,

И старые кости сложу я

В мою материнскую землю.

1962

Из цикла «В ЗЕМЛЯНКАХ»

Пиры в Армении

С. Кара-Демуру

«Ни печки жар, ни шутки балагура…»

…Храбрый увидит, как течет Занги

и день встает над могилой врага.

С. Вартаньян

Ни печки жар, ни шутки балагура

Нас не спасут от скуки зимних вьюг.

Деревья за окном стоят понуро,

И человеку хочется на юг,

Чтобы сказать: «Конец зиме, каюк» —

И — да простит мне, грешному, цензура —

Отрыть на родине Кара-Демура

Давно закопанный вина бурдюк.

— Он в Эриване ждет, — сказал мне друг, —

И мы его, не выпустив из рук,

Допьем до дна: губа у нас не дура,

А выпьешь да оглянешься вокруг —

И счастлив будешь убедиться вдруг,

Что это жизнь, а не литература.

«Зима — она похожа на войну…»

Зима — она похожа на войну,

Бывает грустно без вина зимою.

И если это ставят мне в вину,

Пожалуйста — ее сейчас я смою

Не только откровенностью прямою,

Признаньем слабости моей к вину,

Но и самим вином. Как в старину,

Мы склонны трезвость сравнивать с тюрьмою.

Во-первых, это правда. Во-вторых —

Не спорьте с нами: в блиндажах сырых

Мы породнились — брат стоит за брата.

А в Эривань поехать кто не рад?

Там, если не взойдем на Арарат,

То хоть сойдем в подвалы «Арарата».

«Не крупные ошибки я кляну…»

Не крупные ошибки я кляну,

А мелкий день, что зря на свете прожит,

Когда бывал я у молвы в плену

И думал, что злословие поможет.

Ночь Зангезура сердце мне тревожит.

Торжественного света пелену

Раскинет Млечный Путь — во всю длину —

И до рассвета не сиять не сможет.

Да будет так, как я того хочу:

И друг ударит друга по плечу,

И свет звезды пронзит стекло стакана,

И старый Грин сойдет на братский пир

И скажет нам, что изменился мир,

Что Зангезур получше Зурбагана.

«Мне снился пир поэтов. Вся в кострах…»

Мне снился пир поэтов. Вся в кострах,

Вся в звездах, ночь забыла про невзгоды,

Как будто лагерь Братства и Свободы

Поэзия раскинула в горах.

И, отвергая боль, вражду и страх,

Своих певцов собрали здесь народы,

Чтобы сложить перед лицом Природы

Единый гимн — на братских языках.

О старый мир, слепой и безобразный!

Еще ты бьешься в ярости напрасной,

Еще дымишься в пепле и золе.

Я не пророк, наивный и упрямый,

Но я хочу, чтоб сон такой же самый

Приснился всем поэтам на земле.

«Конечно, критик вправе нас во многом…»

Конечно, критик вправе нас во многом

Сурово упрекнуть, — но если он,

К несчастью нашему, обижен богом

И с малолетства юмора лишен,

И шагу не ступал по тем дорогам,

Где воевал наш бравый батальон,

А в то же время, в домыслах силен,

Пытать задумал на допросе строгом:

Где я шутил, а где писал всерьез,

И правда ль, что, ссылаясь на мороз,

Я пьянствую, на гибель обреченный? —

Пусть спрашивает — бог ему судья,—

А бисера метать не буду я

Перед свиньей, хотя бы и ученой.

«Не для того я побывал в аду…»

Не для того я побывал в аду,

Над ремеслом спины не разгибая,

Чтобы стихи вела на поводу

Обозная гармошка краснобая.

Нет, я опять на штурм их поведу,

И пусть судьба нам выпадет любая —

Не буду у позорного столба я

Стоять как лжец у века на виду.

Всю жизнь мы воевали за мечту,

И бой еще не кончен. Я сочту

Убожеством не верить в призрак милый.

Он должен жизнью стать. Не трусь, не лги —