Звезда для Наполеона - [155]

– Но тогда он будет несъедобным.

– Ничуть. Повара должны держать готовым, по меньшей мере, жареного цыпленка. Для этого они каждые четверть часа насаживают на вертел одного, чтобы всегда иметь готового, когда Император сядет за стол.

– И много приходится жарить таким образом?

– Однажды вечером мы достигли двадцати трех, мадемуазель, – сказал он гордо. – Таким образом, в любое время мы готовы. Я добавлю, что почти все сановники, которые имеют честь быть приглашенными к императорскому столу, заранее принимают некоторые предосторожности. Пройдет десять минут, и им уже больше нечего будет поесть. Тем более что Маленький Капрал, то есть Император, говорит без остановки, но не пропускает ни одного глотка.

Внезапно Марианна рассмеялась. Как это интересно, узнать о причудах и маленьких странностях Наполеона! Конечно, это удивило ее, но скорей позабавило, чем шокировало, так как она слишком любила его!

– О, это не имеет никакого значения, Констан, – сказала она. – О еде не думаешь, когда находишься с Императором. Это настолько восхитительно!

Широкое лицо камердинера вдруг стало серьезным. Он покачал головой.

– Мадемуазель говорит это, потому что она действительно любит Императора. Но не все думают так, как она.

– Неужели существуют люди, которые не любят его? Правда, я не могу этого понять.

– А как может быть иначе? Он так велик, так могуществен, настолько выше простых смертных! Но он родился не на ступенях трона. И есть люди, сто раз предпочитающие видеть под короной скорее какого-нибудь тупого королевского отпрыска, чем гения, который пугает их и подчеркивает их собственное ничтожество. Никогда не бывает приятно чувствовать себя ниже кого-то. Некоторые отвечают на это завистью, злобой, честолюбием. Он ни на кого не может рассчитывать: его маршалы завидуют ему и в большинстве своем думают, что были бы лучшими правителями, чем он, семья осаждает его постояными упреками, его друзья, или те, кто называет себя так, только и думают о том, как бы извлечь возможную пользу из его доброты… И только солдаты с их чистыми сердцами обожают его… Да еще несчастная очаровательная Императрица, которая ухаживает за ним, как за ребенком, но ребенка так и не смогла ему подарить.

Констан теперь говорил, больше не глядя на Марианну. Она поняла, что это, может быть, впервые за долгое время он дал выход своим чувствам. И он это сделал, потому что ощутил в Марианне настоящую любовь к почитаемому хозяину. Совсем тихо, почти шепотом, она промолвила:

– Я знаю все. Дюрок уже говорил мне об этом, и я познакомилась и беседовала с Императрицей. Но что вы думаете о той, что приедет?

Похоже было, что порыв откровенности прошел и Констан вернулся к действительности. Он покачал головой, взял поднос и сделал несколько шагов к выходу, словно боялся ответить, но перед дверью он обернулся к Марианне и печально улыбнулся:

– Что я думаю, мадемуазель? Кроме почтения, которое я должен к ней испытывать, то же самое, что болтают об этом служаки его Старой Гвардии, сидя у походного костра: «Тондю не должен был отказываться от своей старухи! Она принесла ему счастье… и нам тоже!» Они его так называют: «стригунок», а также Маленький Генерал. И Император в ответе перед ними за ту, кого они нарекли Фиалкой. Я уже говорил вам, что они обожают его. И они редко ошибаются, эти старые плуты, с кожей, продубленной в сотнях сражений! Боюсь, что и на этот раз они правы! Императрица с Дуная – это не то, что требуется.

Этой ночью, когда Марианна, чувствуя во всем теле блаженную усталость, начала засыпать, она с удивлением увидела Наполеона, вскочившего нагишом с постели так стремительно, словно его обожгло. Он проворно натянул халат, шелковый колпак, нашел шлепанцы и, схватив канделябр, направился большими шагами к кабинету. Она приподнялась на подушках и спросила, как заправская супруга:

– Ты куда?

– Работать! Спи!

– Снова работать! А который же час?

– Половина второго. Спи, говорю тебе.

– Только с тобой! Иди сюда.

Она протянула к нему руки, уверенная во власти своей красоты над его ненасытной чувствительностью. Но он нахмурил брови и сделал движение к выходу. Однако передумал, поставил канделябр и вернулся к кровати. Но вместо того, чтобы поцеловать подставленные полуоткрытые губы, он сильно потянул ее за ухо.

– Я уже говорил тебе, что ты умопомрачительная сирена, mio dolce amor, но не злоупотребляй этим! Мне надо написать важные депеши для графа Нарбона, которого я отправляю в Мюнхен послом к королю Баварии. Кроме того, какие-то бродяги распространили фальшивые деньги среди солдат одного из моих ирландских полков, расквартированного в Лиможе, и я забыл этим заняться.

– Политика, всегда политика! – пожаловалась Марианна со слезами на глазах, настолько он ее огорчил. – Ты так редко бываешь со мною и такое короткое время! Ты же обещал мне восемь дней.

– И ты их имеешь. Если бы ты была Императрицей, ты находилась бы со мною только несколько минут в день… или того меньше. Я образовал пустоту вокруг нас, чтобы любить тебя в свое удовольствие. Не говори больше об этом.

– Я хотела бы помочь тебе. Я хочу сказать – быть тебе полезной в чем-нибудь. Ведь я для тебя только инструмент наслаждения, своего рода одалиска при нетерпеливом султане!