Звезда цесаревны - [7]

Шрифт
Интервал

Пропал без вести Зосин муж, и осталась она круглой сиротой в Москве. Но такое сиротство дай Бог всякому. Никогда еще не было у нее так много друзей, покровителей и ухаживателей, как в это время. Даже и недельки не дали ей погоревать по мужу. Царица повезла ее с собою в Питер, ей надарили пропасть нарядов и драгоценных вещей, а так как сам царь про нее вспомнил, увидав царицу Прасковью Федоровну и спросив, привезла ли она с собою воструху-польку, то можно себе представить, сколько приглашений посыпалось на нее со всех сторон! Ни одного маскарада, ни одного комедийного представления, ни одной ассамблеи без нее не обходилось; все восхищались ее ловкостью в танцах, в разговорах, ее находчивостью и свободным обращением с мужчинами, которых она сводила с ума наивным кокетством.

Далеко было до нее глупым русским боярыням и боярышням, умевшим только, потупив очи, молчать, краснеть да расхаживать павами. Те же, которые, в угоду новым веяниям и чтоб угодить царю, набирались бойкости и развязности, казались так грубы и пошлы в сравнении с грациозной полькой, что, кроме насмешек, ничего не возбуждали.

Бедным женам и невестам, у которых она отбивала мужей и женихов, оставалось только утешать себя тем, что это у нее в крови и что за бесовский дар сводить с ума мужчин ей на том свете пощады не будет.

Она была очаровательна, но никто не мог определить, в чем именно заключалось обаяние, которым она всех пленяла: маленькая, щупленькая, худощавая, гибкая, как змейка, с большими иссера-зеленоватыми глазами, востроносенькая, с крошечными ручками и ножками, она так мало была похожа на других женщин, что казалась существом другой породы. Голос у нее был замечательно вкрадчивый и нежный, русалочий. И ко всему этому что-то такое наивное, детское в мыслях и чувствах, в каждом взгляде и движении.

Однако вместе с успехами росли к Зосе ненависть и зависть. Столько проливалось из-за нее слез, столько тратилось денег, столько выносилось обид и досады, что с каждым днем оказывалось все больше и больше людей, желавших ей гибели.

Ничего этого она не замечала и продолжала бессознательно пользоваться всем, что плыло ей в руки, не спрашивая себя: откуда это и куда ее заведет? Пышно расцвели на благоприятной почве зачатки себялюбия в сухом ее сердце и узком, одностороннем уме. Сдерживаемые раньше обстоятельствами и средой, природные ее свойства выступили наружу во всей своей силе. О муже она давно забыла, а про девочку свою вспоминала только для того, чтобы пожалеть, что она не с нею и что не от кого ей учиться искусству извлекать пользу из авантажей, которыми наделила ее природа. Старая дура Лыткина, женщина без всякой грации, чего доброго, сделает из нее нечто похожее на тех кувалд, с которыми Зося сталкивается в высшем столичном обществе.

Давно взяла бы она ее к себе и поручила бы ее воспитание своей камер-юнгфере — немке, млеющей перед ловкостью и грацией своей госпожи, если бы не надежда, что старуха Лыткина, окончательно павшая духом и телом от печальных известий о медленно умирающем на чужбине сыне, выразит, может быть, намерение оставить все свое состояние Елизаветке в случае смерти единственного своего наследника.

Пользуясь своими связями в военных сферах, Зося навела справки об офицере Лыткине и узнала, что он безнадежен. В католическом монастыре, где он находился, ожидали смерти его со дня на день.

— А что же ты, стрекоза, не спросишь про муженька своего? — с лукавой усмешкой прибавил к этому известию седой боярин, которому было поручено сообщить ей желаемые сведения о Лыткине. — Или любо тебе в соломенном вдовстве пребывать? — продолжал он ее поддразнивать, заметив, в какое смятение привели ее его слова.

— Я знаю, что он пропал без вести, не позаботившись уведомить меня о себе, что же мне про него разузнавать? Я же теперь хорошо вижу, что он меня никогда не любил, — проговорила она с напускною развязностью.

— А вдруг как он объявится? — продолжал свою жестокую шутку боярин, забавляясь ее волнением.

Может быть, он не шутил, а ждал только ее расспросов, чтоб сказать ей, что муж ее не только жив, но что даже известно, где он находится и как думает поступить с женой, так легкомысленно отнесшейся к его исчезновению, — вертелось у нее на уме в то время, как противный старик, ухмыляясь, не спускал с ее расстроенного лица пытливого взгляда.

Да, он ждал расспросов, но ничего подобного не дождался: Зося предпочитала оставаться в неизвестности. Сегодня она должна была в костюме Виктории участвовать в живой картине, устраиваемой у ее соотечественника графа Ягужинского на празднике в честь царя. Хороша будет Виктория со смертельным страхом в душе от грозящей опасности! Нет, нет, надо про это забыть! Не может он к ней вернуться… Для чего ему было и пропадать, если б у него не было намерения покинуть и ее с дочерью, и Россию навсегда?.. Очень может быть, что он влюбился в кого-нибудь и так же, как она, ничего так не боится, как встречи с нею… во всяком случае, всего лучше про это не думать, решила она.

А время шло. Царь воевал, праздновал победы, казнил вчерашних любимцев, приближал к себе новых, незнаемых людей, путешествовал. Перемены эти Зоей не коснулись; Меншиков продолжал быть в силе, а она сумела сделаться во дворце всемогущего временщика своим человеком, почти членом семьи. Никакого определенного положения она тут не занимала, но, всегда веселая, беззаботная и забавная, была здесь всем мила и нужна. И все осыпали ее ласками и подарками. Постоянно можно было встретить ее в покоях княгини, княжен, молодых князей и ближних к ним людей. Пролезла она задворками, через ближних к цесаревнам боярынь, и в царский дворец и полюбилась младшей цесаревне, которая сама была такая красавица, умная и живая, что соперничества хорошенькой польки опасаться не могла. Жила Зося, как птичка небесная, без забот и труда, всегда прелестно разряженная, всегда окруженная толпою поклонников, так часто менявшихся, что они не успевали ей надоесть. По временам, очень редко, пробуждалась в ней материнская нежность, и она ехала в чьей-нибудь чужой карете навестить дочку в дом боярыни Лыткиной. Как мизерен казался ей теперь этот дом! Как бедна его обстановка и как смешон выходивший к ней навстречу с маленькой барышней старый Грицко!


Еще от автора Н Северин
Воротынцевы

Н. Северин — литературный псевдоним русской писательницы Надежды Ивановны Мердер, урожденной Свечиной (1839–1906). Она автор многих романов, повестей, рассказов, комедий. В трехтомник включены исторические романы и повести, пользовавшиеся особой любовь читателей. В первый том Собрания сочинений вошли романы «Звезда цесаревны» и «Авантюристы».


Авантюристы

Н. Северин — литературный псевдоним русской писательницы Надежды Ивановны Мердер, урожденной Свечиной (1839 — 1906). Она автор многих романов, повестей, рассказов, комедий. В трехтомник включены исторические романы и повести, пользовавшиеся особой любовь читателей. В первый том Собрания сочинений вошли романы «Звезда цесаревны» и «Авантюристы».


Перед разгромом

Н. Северин — литературный псевдоним русской писательницы Надежды Ивановны Мердер, урожденной Свечиной (1839–1906). Она автор многих романов, повестей, рассказов, комедий. В трехтомник включены исторические романы и повести, пользовавшиеся особой любовь читателей. В третий том Собрания сочинений вошли романы «В поисках истины» и «Перед разгромом».


Последний из Воротынцевых

Н. Северин — литературный псевдоним русской писательницы Надежды Ивановны Мердер, урожденной Свечиной (1839–1906). Она автор многих романов, повестей, рассказов, комедий. В трехтомник включены исторические романы и повести, пользовавшиеся особой любовь читателей. В первый том Собрания сочинений вошли романы «Звезда цесаревны» и «Авантюристы».


В поисках истины

Н. Северин — литературный псевдоним русской писательницы Надежды Ивановны Мердер, урожденной Свечиной (1839–1906). Она автор многих романов, повестей, рассказов, комедий. В трехтомник включены исторические романы и повести, пользовавшиеся особой любовь читателей. В третий том Собрания сочинений вошли романы «В поисках истины» и «Перед разгромом».


Царский приказ

Н. Северин — литературный псевдоним русской писательницы Надежды Ивановны Мердер, урожденной Свечиной (1839–1906). Она автор многих романов, повестей, рассказов, комедий. В трехтомник включены исторические романы и повести, пользовавшиеся особой любовь читателей. В первый том Собрания сочинений вошли романы «Звезда цесаревны» и «Авантюристы».


Рекомендуем почитать
Князь Михаил Вишневецкий

Польский писатель Юзеф Игнацы Крашевский (1812–1887) известен как крупный, талантливый исторический романист, предтеча и наставник польского реализма.


Шони

В сборник грузинского советского писателя Григола Чиковани вошли рассказы, воссоздающие картины далекого прошлого одного из уголков Грузии — Одиши (Мегрелии) в тот период, когда Грузия стонала под пятой турецких захватчиков. Патриотизм, свободолюбие, мужество — вот основные черты, характеризующие героев рассказов.


Этот странный Кеней

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Темницы, Огонь и Мечи. Рыцари Храма в крестовых походах.

Александр Филонов о книге Джона Джея Робинсона «Темницы, Огонь и Мечи».Я всегда считал, что религии подобны людям: пока мы молоды, мы категоричны в своих суждениях, дерзки и готовы драться за них. И только с возрастом приходит умение понимать других и даже высшая форма дерзости – способность увидеть и признать собственные ошибки. Восточные религии, рассуждал я, веротерпимы и миролюбивы, в иудаизме – религии Ветхого Завета – молитва за мир занимает чуть ли не центральное место. И даже христианство – религия Нового Завета – уже пережило двадцать веков и набралось терпимости, но пока было помоложе – шли бесчисленные войны за веру, насильственное обращение язычников (вспомните хотя бы крещение Руси, когда киевлян загоняли в Днепр, чтобы народ принял крещение водой)… Поэтому, думал я, мусульманская религия, как самая молодая, столь воинственна и нетерпима к инакомыслию.


Акведук Пилата

После "Мастера и Маргариты" Михаила Булгакова выражение "написать роман о Понтии Пилате" вызывает, мягко говоря, двусмысленные ассоциации. Тем не менее, после успешного "Евангелия от Афрания" Кирилла Еськова, экспериментировать на эту тему вроде бы не считается совсем уж дурным тоном.1.0 — создание файла.


Гвади Бигва

Роман «Гвади Бигва» принес его автору Лео Киачели широкую популярность и выдвинул в первые ряды советских прозаиков.Тема романа — преодоление пережитков прошлого, возрождение личности.С юмором и сочувствием к своему непутевому, беспечному герою — пришибленному нищетой и бесправием Гвади Бигве — показывает писатель, как в новых условиях жизни человек обретает достоинство, «выпрямляется», становится полноправным членом общества.Роман написан увлекательно, живо и читается с неослабевающим интересом.


Перстень Борджа

Действие историко-приключенческих романов чешского писателя Владимира Неффа (1909—1983) происходит в XVI—XVII вв. в Чехии, Италии, Турции… Похождения главного героя Петра Куканя, которому дано все — ум, здоровье, красота, любовь женщин, — можно было бы назвать «удивительными приключениями хорошего человека».В романах В. Неффа, которые не являются строго документальными, веселое, комедийное начало соседствует с серьезным, как во всяком авантюрном романе, рассчитанном на широкого читателя.


Невеста каторжника, или Тайны Бастилии

Георг Борн – величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой человеческих самолюбий, несколько раз на протяжении каждого романа достигающей особого накала.


Евгения, или Тайны французского двора. Том 2

Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.


Евгения, или Тайны французского двора. Том 1

Георг Борн — величайший мастер повествования, в совершенстве постигший тот набор приемов и авторских трюков, что позволяют постоянно держать читателя в напряжении. В его романах всегда есть сложнейшая интрига, а точнее, такое хитросплетение интриг политических и любовных, что внимание читателя всегда напряжено до предела в ожидании новых неожиданных поворотов сюжета. Затаив дыхание, следит читатель Борна за борьбой самолюбий и воль, несколько раз достигающей особого накала в романе.