Звериное царство - [86]
– Плохо. Очень плохо. Нужно посмотреть – вдруг не все вышли… Займись, а я кое-что проверю.
Серж идет в кабинет Анри. Ощупывает карманы в поисках ключей. Открывает дверь, вдыхает знакомый запах затхлости и окурков, несколько раз щелкает выключателем, не сразу сообразив, что отец не заменил неоновые трубки. Ступая по осколкам, Серж зажигает настольную лампу. Защитная решетка дневного света раскорячилась прямо над кожаным креслом с потертым сиденьем. Капли крови на углу стола высохли и почернели. На стене висит график – в детстве он казался им с братом каббалой[60], мандалой[61], чей тайный смысл известен лишь отцу, потому он и распоряжается каждодневной жизнью свиней, организует ее, принимая во внимание сроки овуляций, случки и опоросы. От отца зависит жизнь и смерть обитателей свинарника.
Серж сравнивает записи из своего блокнота с предсказаниями графика, когда в дверях появляется Жоэль.
– Пора делать генеральную уборку.
Серж бросает на брата взгляд через плечо.
– Мы имеем около 30 % потерь у первородящих. Допустимая цифра – 5 %. Никогда ничего подобного не было.
– Нужно ему сказать, – отвечает Жоэль.
Серж курит, нервно притопывая ногой и глядя на график, как будто надеется найти в нем объяснение случившемуся.
– Нет, – наконец произносит он, повернувшись к брату. – Повременим пока. Будем проверять кормушки и мерить температуру – утром и вечером.
– А как поступим с завтрашней отправкой на бойню?
– Отошлем тридцать свиней, как и планировали. Иди звони.
Они возвращаются в свинарник.
– Не знаю, не уверен, что так будет правильно. – Жоэль качает головой. – Если старик узнает…
– Хочешь доложить? – раздраженно интересуется Серж. – Имеешь представление, где он? Я – нет! Сам видел, на него нельзя положиться. Ему не справиться с проблемой, он только разозлится, и мы же еще будем виноваты.
Жоэль молча дезинфицирует сапоги, перед тем как войти в блок к кормящим маткам.
– Вот что я тебе скажу, брат: вдвоем мы справимся с ситуацией, – продолжает Серж. – Для начала вычистим все дерьмо и изолируем животных с симптомами болезни… Берем за правило мыть подметки и все время меняем бахилы…
Жоэль кивает, и они начинают собирать окровавленные тельца поросят и плацентарные мешочки, смывают из шлангов лужи амниотической жидкости, насыпают зерно в кормушки. Интереса к еде не выказывают всего две свиньи. Они жмутся к стене, вялые и безразличные.
– У этой температура 41,0 °C, – сообщает Жоэль, глядя на ртутный термометр. – Давай хоть ветеринару позвоним, закажем анализы.
– Конечно, закажем, а теперь окати-ка их холодной водой и следи, чтобы больные не контактировали со здоровыми, – отвечает Серж.
Все следующие дни они обеззараживают материнский блок. Жоэль сгоняет больных животных в отдельный загон, на отшибе от помещений для здоровых. Серж наконец соглашается предупредить ветеринара Мишеля Леруа, но удаляет из графика данные о выкидышах за два последних месяца.
Леруа въезжает во двор ранним утром следующего дня, когда братья собираются выходить из дома.
– Беру его на себя, – говорит Серж. – Где отец?
– Не знаю. Спит, наверное, – отвечает Жоэль. – Внедорожник здесь, кажется, он вернулся среди ночи.
– Останься и, если проснется и начнет задавать вопросы, скажешь, что это плановый визит.
Серж надевает куртку и выходит. Жоэль видит в окно, как он идет навстречу ветеринару, и понимает, что у брата не выветрился вчерашний хмель. Леруа – высокий, тощий, лысоватый дядька в плаще слишком большого размера. Мужчины обмениваются рукопожатиями и парой фраз и направляются к свинарнику.
– Как твой отец? – спрашивает ветеринар.
– Устал. Что-то замышляет. Не знаем что. Потому я и связался с тобой напрямую, решил его поберечь, – отвечает Серж.
– Расскажи подробности. По телефону ты был скорее уклончив… – просит Леруа.
– Проблемы с беременными самками. Вялость, повышенная температура… Потеря аппетита… У первородящих много выкидышей.
– Когда это началось?
– Мы забили тревогу несколько недель назад, максимум месяц…
Они облачаются в белые халаты и бахилы, входят в здание, и Леруа осматривает трех больных самок, попутно задавая Сержу вопросы, на которые тот отвечает отрывисто, упрямо насупившись и глядя на спины животных. Потом они обследуют другие загоны.
– Ну что тебе сказать… – врач пожимает плечами. – На первый взгляд вроде ничего тревожного. Давай начнем с антибиотика широкого спектра.
– Мы каждый год тестируем производителей, чтобы выявить инфекции, остальные получают профилактическое лечение.
– Поэтому я не слишком тревожусь, но мы все-таки возьмем кровь и мазки. Будут еще выкидыши, отсылайте весь материал в лабораторию. В том числе мертворожденных и плаценту. Проверяйте корма. На моей памяти был случай заражения спорыньей. Хряки сходили с ума, самки скидывали…
– Договорились, – обещает Серж.
Леруа уходит. Серж – его сильно мутит – отправляется подышать на задний двор. Он ходит кругами по бетонным плитам, под которыми находятся сливные трубы. Там, в яме, булькают черные воды свинарника. Серж делает глоток виски, струйка течет по подбородку на заросшую седеющей щетиной шею, и он вдруг падает на колени. Его рвет алкоголем пополам с желчью, тело сотрясают жестокие спазмы, спина выгибается дугой, диафрагма сокращается, он стонет, а успокоившись, перекатывается на спину – без сил, без мыслей – и плачет, глядя на небо в клочьях облаков. Услышав, как хлопнула входная дверь, с трудом поднимается на ноги. К нему идет Жоэль.
Если у каждого члена семьи тысяча причин ненавидеть друг друга, и кажется, ни одной — любить, обычный ужин превращается в античную трагедию. И мы уже видим не мать с тремя взрослыми детьми, сидящими за столом, — картинка меняется: перед нами предстают болезненные воспоминания, глубокие обиды, сдавленная ярость, сожаления, уродливые душевные шрамы, нежелание прощать. Груз прошлого настолько тяжек, что способен раздавить будущее. Перед нами портрет семьи, изуродованный скоропортящейся любовью и всемогуществом смерти.
В искромётной и увлекательной форме автор рассказывает своему читателю историю того, как он стал военным. Упорная дорога к поступлению в училище. Нелёгкие, но по своему, запоминающиеся годы обучение в ТВОКУ. Экзамены, ставшие отдельной вехой в жизни автора. Служба в ГСВГ уже полноценным офицером. На каждой странице очередной рассказ из жизни Искандара, очередное повествование о солдатской смекалке, жизнеутверждающем настрое и офицерских подвигах, которые военные, как известно, способны совершать даже в мирное время в тылу, ибо иначе нельзя.
Этот рассказ можно считать эпилогом романа «Эвакуатор», законченного ровно десять лет назад. По его героям автор продолжает ностальгировать и ничего не может с этим поделать.
«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».
В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.
Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.