Звери в тумане - [7]
— Ты же меня нашел.
— Случайно. Я думал, это зверь.
— А это была я.
— Ты плакала?
— Нет.
— Тогда почему ты издавала такие звуки?
— Я издавала звуки?
— И глаза у тебя красные. Почему ты плакала?
— Не знаю, я задумалась.
— И о чем же ты задумалась?
— Не помню.
— Не помнит она… плачет, и не помнит, почему. Что-то случилось?
— Нет.
— Ну, вот и хорошо.
— Что?
— Что с тобой ничего не случилось.
— Тебе главное, чтобы никогда ничего не случалось.
— Ничего серьезного, я хотел сказать.
— А если случилось?
— Что-то случилось?
— Нет.
— Хорошо.
— То есть, да.
— Можно узнать, какого черта с тобой произошло! Почему ты была здесь все это время?
— Я встретила зверя.
— Зверя? Какого зверя?
— Свинью.
— Свинью?
— Дикую свинью.
— Кабана.
— Кабана.
— И ты испугалась?
— Нет.
— А он что сделал, убежал?
— Нет.
— Как нет? Остановился здесь?
— Да.
— Кабан остановился здесь?
— Не здесь. Там, за кустом.
— И что он сделал?
— Ничего, смотрел на меня.
— А ты?
— А я… я тоже смотрела на него. Мы смотрели друг на друга.
— Вы с кабаном стояли и смотрели друг другу в глаза?
— Да. Мы смотрели друг на друга долго. Очень долго. Как будто ему нужно было сказать мне что-то важное.
— И он сказал тебе это?
— По-своему да.
— И какого черта он сказал?
— Он сказал мне много вещей.
— Ах, много вещей….
— Много вещей, которых тебе не понять.
— Значит, я хожу полдня и ищу тебя, заболеваю, потому что от сырости я всегда заболеваю, прихожу сюда, чтобы услышать, что кабан сказал тебе вещи, которых мне не понять. Слушай, я даже знать не хочу, чем ты тут занималась. Я тебе больше скажу: мне это не интересно. Отказываюсь влезать в твою больную голову. Но как мы вернемся теперь домой, как, по-твоему, мы найдем дорогу в этой темноте?
— Дом там.
— Да, он там… дурочка, достаточно ошибиться на десять сантиметров, и окажешься на другом холме, в десяти километрах от виллы. Сегодня мы домой не пойдем. Нельзя. Будем спускаться, пока не найдем эту проклятую тропинку, повернем направо и, если повезет и не собьемся с пути, то дойдем до охотничьего домика. Я взял с собой ключи. Кровати застелены, я позвонил этой Эльвире, этой служанке моей матери, этой дуре, и велел приготовить постели. Еще я сказал ей купить продуктов. Купила она или нет, я не знаю. Увидим. Я хочу есть. Если не купила, я уволю ее раньше, чем мы с ней познакомимся. Она женщина, и уже за это я ее ненавижу. Давай, вставай….
Инженер Фуми включает фонарик. При свете фонарика они пускаются в путь. Идут медленно, потому что плохо видят, куда ступают, и по разным причинам оба чувствуют себя немного неловко на природе, в сгущающихся сумерках. Мы видим, как они неуверенными шагами направляются вниз и исчезают в конце спуска.
6. Се человек!
На кривом холме фары, подключенные к жужжащему переносному генератору, освещают уже установленные в классическом расположении три креста: центральный немного впереди. Оба привязан справа от центрального распятия, Габриелла на приставной лестнице привязывает слева Альфонсо. Оба и Альфонсо завернуты в туники с открытыми руками и голыми ногами. У Обы встревоженное лицо, он не выпускают из виду одежду, которую Габриелла кучей свалила на земле рядом со своим рюкзаком. Из рюкзака высовывается служащая моделью для сцены репродукция картины с распятием, с которой девушка время от времени сверяется. Она волнуется, делает быстрые движения, понятно, что она опаздывает. Альфонсо тоже беспокоится, и скоро нам станет ясно, почему. Если мы сочли его только грубым спекулянтом, значит, составили о нем неполное мнение. Он удивит нас тем, что читает мысли Обы, хотя тот не произнесет ни слова.
Оба: Ай… не затягивай так сильно, ты мне кровь остановишь.
— Я уже закончила.
— Не проще было привязать фальшивые веревки?
— Веревки есть веревки.
— Зачем привязывать? Прислони просто, они же должны только видимость создавать.
— Это моя работа.
— А это моя рука. Негру ты, по-моему, не так сильно затянула… а, Оба? Как дела?.. нет, она ничего не украдет у тебя… он волнуется за часы… Она привязала тебя не для того, чтобы часы спереть… почему ты спускаешься?
— Сверяюсь с образцом… Так я и знала. Рука торчит. Надо переделать.
— Все равно люди не видят этот твой образец.
— Я привыкла работать по-своему.
— Мы же опаздываем, чего время терять с этим образцом… Оба, я же сказал тебе, что она их не тронет… слушай, сделай одолжение. Раз уж ты внизу, возьми-ка его часы и дай ему, а то он так и будет дергаться.
— Ну да, давай ему еще часы наденем… черный человек на кресте… да еще и в часах.
— Оба, ну потерпи, раз уж ты черный, часы она тебе отдаст в конце. Только прекрати дергаться, ты и меня нервируешь… к тому же еще и холодно. А нельзя было в помещении устроить это мероприятие?
— Представление, а не мероприятие.
— Я никогда не видел ничего подобного.
— Такого не устраивали уже два века.
— Значит, всем плевать было… И для этого из города сюда приедут?
— С факелами.
— И кто сюда поедет?
— Увидим.
— А нам что нужно делать?
— Ничего. Тот, кто в центре, скажет одну фразу и закроет глаза. После этого выйдет актриса, и начнет петь песню.
— А что это?
— Что такое песня? Это песня.
— И все это представление ради одной песни? А потом рассказывают, что у них денег нет… И сколько это будет продолжаться?
Эдоардо Эрба родился в Павии, учился в школе при миланском «Театро Пикколо» и живет в Риме. За двадцать лет театральной деятельности он написал 18 пьес, роман и множество рассказов. «Марафон в Нью-Йорке» (1992) — самое удачное из его произведений. Эта пьеса была переведена на 8 языков и поставлена по всему миру, от Веллингтона и Бомбея до Парижа и Бостона.
Драма о браке Джорджа Оруэлла с 30-летнему помощницей редактора журнала Соней Браунелл. Лондон, 1949 год. В больнице «Юнивесити колледж» находится Джордж Оруэлл с тяжелой формой туберкулеза…
В пьесе «Голодные» Сароян выводит на сцену Писателя, человека, в большой степени осознающего свою миссию на земле, нашедшего, так сказать, лучший вариант приложения душевных усилий. Сароян утверждает, что никто еще не оставил после себя миру ничего лучше хорошей книги, даже если она одна-единственная, а человек прожил много лет. Лучше может быть только любовь. И когда в этой пьесе все герои умирают от голода, а смерть, в образе маленького человека с добрым лицом, разбросав пустые листы ненаписанного романа Писателя, включает музыку и под угасающие огни рампы ложится на пол, пустоту небытия прерывают два голоса — это голоса влюбленных…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В основу сюжета пьесы легла реальная история, одним из героев которой был известный английский писатель Оскар Уайльд. В 1895 году маркиз Куинсберри узнал о связи своего сына с писателем и оставил последнему записку, в которой говорилось, что тот ведет себя, как содомит. Оскорбленный Уайльд подал на маркиза в суд, но в результате сам был привлечен к ответственности за «совершение непристойных действий в отношении лиц мужского пола». Отсидев два года в тюрьме, писатель покинул пределы Англии, а спустя три года умер на чужбине. «Поцелуй Иуды» — временами пронзительно грустная, временами остроумная постановка, в которой проводятся интересные параллели между описанной выше историей и библейской.
Есть такие места на земле – камни, деревья, источники, храмы, мечети и синагоги – куда люди всегда приходят и делятся с Богом самым сокровенным. Кто еще, в самом деле, услышит тебя и поймет так, как Он?..Поначалу записывал занятные истории, как стихи – для себя. Пока разглядел в них театр.Наконец, возникли актеры. Родились спектакли. Появились зрители. Круг замкнулся…Четыре монопьесы о Любви.