Звери на улице - [49]

Ведь так бывает и с людьми.

Телефонный звонок

Мишка проснулся, но Слава, как известно, в это время еще спал в гостинице. В сумеречные предутренние часы спят ведь почти все люди. Кроме тех, конечно, кто занят в ночную смену или дежурит. Но в то раннее утро даже дежурный в гостинице дремал у своей конторки. Он старался сидеть прямо, но сон клонил голову, и она падала на грудь. Он тут же, как на пружине, подскакивал и при этом произносил одну только букву:

— А!

Проходило несколько минут, и снова голова падала вперед, точно вдруг сломалась шея или какой-то держатель на затылке.

Когда зазвонил телефон, подбородок дежурного упирался в грудь, веки опустились. Но тут же он поднял голову, открыл глаза и сорвал трубку:

— Алло!

За много лет работы в гостинице дежурный привык к разным неожиданностям, но услышанное сейчас поразило его. Нет, он ничего не мог понять.

— У вас живет мальчик Слава, который приехал с группой туристов?

— Да, — сказал дежурный. — Они вернулись из поездки вчера вечером и сегодня уезжают домой.

— Разбудите его и скажите, что звери идут по улице от вокзала. Пусть он скорее оденется и выйдет навстречу зверям. Только побыстрее: минут через десять звери будут возле гостиницы…

— Звери?!

— Да, дикие звери.

— Что вы говорите? Какие дикие звери? Почему в гостинице? И потом — у нас заняты все номера.

— Ах, при чем тут номера и какое имеет значение, какие звери! Слон, верблюд, лоси и медведи. Вы понимаете: мед-ве-ди. Будите мальчика. У меня нет времени. Я говорю из автомата. Звери прошли вперед…

Да, звери в это время действительно вышагивали по улицам Берлина, а дежурный в гостинице щипал себя за руку: «Больно. Значит, не сплю. А почему мне кажется, что этот телефонный звонок из той детской книжки: «Откуда?» — «От верблюда!» А ну-ка, ущипну себя еще раз. Больно. Нет, нет, не сплю. Надо будить мальчика».

— Алло! Это триста третий?! Вы меня слышите? Что ж вы молчите?…

…Когда в номере зазвонил телефон, Слава не спал. Он не спал уже давно — еще было темно, когда он сбросил сон, заставил себя проснуться. Он лежал на спине, сцепив на затылке пальцы в замок, и смотрел в один угол белого потолка. Что можно увидеть на чисто выбеленном потолке? Казалось бы, ничего. А Слава видел детские ботиночки со сбитыми набойками и носками. Много ботинок. Пирамиды.

Высокие трубы печей и дым, клубясь и курчавясь, уходят в небо.

И медвежья клетка. Гвозди. Шипы. Колючки. Человек в клетке.

Вот в это время и зазвонил телефон. Слава вздрогнул, вскочил с постели, сорвал трубку.

Но видения не оставили его. В одной рубашке он стоял босиком на паркете; из трубки доносилось нечто похожее на карканье вороны; в кровати похрапывал Яков Павлович. А Слава молчал и несколько мгновений держал трубку в опущенной руке. Даже резкий звонок телефона не мог вывести его из оцепенения, и картины лагеря, которые преследовали его вот уж второй день, стояли перед ним, как страшный фильм. Скрыться от этого он не мог. В кино можно закрыть глаза, отвернуться, нагнуть голову. А здесь, и закрыв глаза, он продолжал видеть и слышать лагерь пыток и смерти.

Медленно, как бы во сне, Слава поднял трубку и прижал ее к уху. С ним говорили по-немецки, на том языке, который слышался ему в этом видении лагеря: «Хальт! Цурюк! Хенде хох!» Да, так кричали там люди-звери, когда хотели остановить узника, вернуть его, приказать поднять руки вверх и бросить потом в медвежью клетку, утыканную изнутри гвоздями.

Теперь Слава услышал в трубке, как по-немецки говорили:

— Звери идут к гостинице. Не могли бы вы одеться и выйти на улицу! Там идут слоны, верблюды и медведи.

— Медведи? — переспросил по-немецки Слава. — Медвежьи клетки?

— Нет, про клетки мне ничего не говорили. Должно быть, звери идут просто так — без клеток. Я думаю, что их ведут со станции в зоопарк. Сюда звонили специально, чтобы позвать вас. Вы меня поняли?

Звери на улице

Не так-то часто случалось, чтобы по улицам Берлина вышагивал слон. А тут привезли огромного Ямбо — веселого и умелого, но, как говорится, с норовом. Ямбо уже побывал в цирке, знал прелесть шумных аплодисментов, но был возвращен в зоопарк из-за непостоянства своего характера. У него, можно сказать, день на день не приходился. Когда слон был в хорошем настроении, о более послушном артисте нельзя было и мечтать. Ямбо танцевал легко и грациозно, несмотря на то что весил ровно столько, сколько все ученики большой школы-семилетки, да еще с несколькими параллельными классами. Слон был огромный, силой мог поспорить с танком; он поедал в день больше ста пятидесяти килограммов разнообразных блюд.

В дороге слон вел себя спокойно, а по приезде в Берлин проявил свой капризный характер: не захотел выходить из вагона, и все тут.

Да, на товарной станции в то утро только и слышалось:

— Егор Исаевич, на минуточку!

— Товарищ Дидусенко, можно вас?

— Егор Исаевич, скорее сюда!

На станции было много людей, которые не впервые имели дело с дикими зверями. Здесь были работники зоопарка со шрамами и зашитыми глубокими ранами. Были и такие, что выкармливали каких-то зверей соской и на всю жизнь сохранили к ним нежность и любовь. А иногда бывало, что это — шрамы на теле и любовь в сердце — сочеталось в одном человеке. Короче говоря, встречать зверей пришли не новички: в большинстве здесь были люди опытные и бесстрашные. И все же они несколько растерялись, когда доктор Рознер сказал: