Зверь - [26]

— Сказала она! — завозникал Роман. — А как ты сказала?! Ты оскорбительно сказала!

— Тебе показалось, — возразила Тамара.

— Ничего не показалось. Ты даже губы презрительно… У меня ещё пока глаза на месте.

А я смотрел на них и умилялся. Славные ребята! Как они должно быть счастливы, что позволяют себе ссориться по таким пустякам.

— Дурачок! — ласково проговорила Тамара, подошла к мужу, обняла его голову, прижала к себе. — Какой ты ещё ребенок!

— Кончайте эти сантименты, ребята. Рома, нам пора на работу.

В пивбаре «У дяди Вани» я никогда прежде не был, но предполагал, что здесь увижу. Но реальность даже превзошла мои ожидания. Большой зал с низкими потолками буквально плавал в слоистых облаках табачного дыма. Пол грязный и заплеванный. Стойко пахло перегаром и вяленой рыбой. В левой половине зала слышался дружный хохот довольно большой компании — травили анекдоты. Справа вероятно бывший шахтер с бывшей шахты сильно и красиво пел: «А молодого коногона несут с разбитой головой». Напротив какой-то хмырь предлагал другому хмырю выйти поговорить, но тот отказывался:

— А чё я там не видел? Если чё надо, здесь говори.

Вдохнув отравленного воздуха, Шилов надолго закашлялся.

— Побыстрее адаптируйся, Рома, к здешней атмосфере. Вполне возможно, что нам с тобой предстоит прожить в ней не один час.

Отдышавшись, он смущенно проговорил:

— Да я ничего. Это так что-то… Нормально.

Я внимательно оглядел зал. Того, кого искал, я нашел в компании поющего «шахтера». Оба сидели с хмурыми лицами, мусолили кружки, с тоской и сожалением глядя, как уменьшается пиво.

— Рома, за мной! — скомандовал я и направился к столику.

— Что такие квелые мужики? — спросил я, садясь за столик. — Как сказал классик — жизнь стала лучше, жить стало веселей. А классики всегда правы.

«Шахтер» прекратил пение, так и недорассказав о несчастной судьбе безвременно погибшего коногона, и оба уставились на меня. В их глазах бродила лютая, как синдром похмелья, злоба.

— А ты чё, такой веселый, да? — хмуро сказал Тятя и злобно сплюнул на пол.

— А ты чё, такой некультурный, да? — передразнил я. — Расхаркался, что верблюд. Смотреть противно! — Я скорчил презрительную мину.

Полное лицо Тяти пошло красными пятнами, а черные глаза стали непредсказуемыми. Он ничего не понимал в происходящем. Мало того, что какие-то незнакомые жлобы без спроса влезли в их компанию, так ещё и, блин, оскорбляют?!

— Ты это на кого, сучара?! — зашипел он, будто очковая змея, привстав. — Да я тебя щас по стенке размажу!

— Малыш, — обратился я к Шилову, — популярно объясни дяде, кто в этом доме хозяин.

Тот молча подошел к Тяте, положил свои ручки ему на плечи и так жиманул, так прижал к стулу, что тот разом присмирел, поняв, что его сто двадцать килограммов жира и требухи ничего в сравнении со ста килограммами стальных мускулов Малыша. И, обращаясь к Шилову, обиженно проговорил:

— А чё он тут, в натуре, права начал качать, кипеш поднял?!

— Ну, во-первых, кипеш поднял ни я, а ты. А я садился за ваш стол с открытым сердцем и добрыми намерениями. Вижу — грустят мужики. Не иначе им «финансы поют романсы». Дай, думаю. угощу их пивом. Во-вторых, из всех человеческих пороков я главным образом ненавижу два — хамства и невежества. Словом, сильно ты меня, корешок, разочаровал и даже где-то по большому счету расстроил.

— А ты это… Правда, хотел нам поставить? — с великим сомнением, но проблесками надежды спросил Тятя.

— Опять обижаешь. Разве я похож на дешевого фраера, кто бессовестно врет?

— Похож, — откровенно признался Тятя. — В таком случае, неувязочка вышла. Извини!

— Принимается. Вот ведь можешь быть человеком, если захочешь. Малыш, обратился я к Шилову, — принеси нам четыре пива.

— Ага. Я сейчас, — ответил он и направился к стойке.

— Ни хрена себе, «малыш», — усмехнулся Тятя, с уважением глядя в спину удаляющегося Романа. — Он мне чуть руки к шутам не вырвал.

— Тебя как звать? — спросил я его.

— Тятя.

— Кликуха?

— Ну.

— А имя-то у тебя, Тятя, есть?

— Есть. Шурой меня зовут.

В милицейской картотеке он значится, как Конев Александр Семенович.

— А меня Димой. — Я повернулся к певцу. — А ты «шахтер» разговаривать умеешь? Или только поешь?

— Да пошел ты, — огрызнулся тот. — Что ты тут из себя?… Какой я тебе еще?

— Шахтерскую песню вон пел.

— Ну и что? Если ты, к примеру, про летунов будешь петь, то ты уже летчик. Так что ли?

— Да успокойся, Гундявый, — проговорил Тятя. — Чё ты раздергался? Кореш добра нам желает, а ты дергаешься.

Ё-маё! Южанин Валентин Владимирович по кличке Гундявый собственной персоной. «На ловца и зверь бежит». Кажется, нам сегодня здорово покатило. Определенно.

— А ты заткнись! — заорал Гундявый на своего приятеля. — Будет он мне тут ещё права качать. Козел!

По всему, в воровской иерархии Гундявый стоял гораздо выше Тяти. Но это пусть они разбираются между собой. Верно? А мой персонаж не мог пройти мимо подобного хамства, не высказав своего к нему отношения. Определенно.

Я грохнул по столу кулаком и заорал громче пожарной сирены:

— А ну закрой пасть, сученок, не отравляй атмосферу! Ты что, «в законе», что позволяешь базлать при «авторитетатах»? Не слышу бодрого ответа.