Зверь - [21]

Это был корабельный доктор Ланглуа.

—      Защита запросила вашего свидетельства, — ска­зал председатель Легри, — чтобы ознакомиться с ре­зультатами медицинского освидетельствования трупа Джона Белла, которое вы произвели в каюте.

—      Придя с капитаном Шардо и комиссаром Бертеном в каюту, я тотчас установил, что орудием преступ­ления разорвана сонная артерия. Смерть последовала через несколько секунд. Рана не оставляла никакого сомнения относительно использованного оружия: остро­конечный, в виде стилета, нож для бумаги. Когда ко­миссар Бертен предъявил мне один из тех ножей для бумаги, которые есть в каждой каюте на теплоходах Трансатлантической компании, я смог утверждать, без малейшего риска ошибиться, что преступник использо­вал именно такой нож.

—      Вы не думаете, доктор, что смерть могла быть вызвана другой причиной?

—     Нет. Смерть наступила почти мгновенно из-за ос­тановки кровообращения — сонная артерия, подающая кровь от сердца к мозгу, была перерезана. К тому же покойный был молодым, совершенно здоровым чело­веком.

—       Капитан Шардо просил вас обследовать Жака Вотье после первого допроса в корабельной тюрьме?— спросил генеральный адвокат Бертье.

—     Да. Первый осмотр был довольно беглым,— при­знался свидетель,— но затем я осматривал его каждый день на всем протяжении оставшегося пути и не обна­ружил никаких симптомов, указывающих на болезнен­ное состояние. О своих наблюдениях я рассказал док­тору Буле, судебно-медицинскому эксперту, поднявше­муся на борт в Гавре вместе с инспектором Мервелем. Из холодильника, куда я сопровождал Буле для осмот­ра трупа, мы направились в тюремную камеру к Вотье, где уже был Мервель. Тщательный осмотр с помощью переводчика, приглашенного инспектором Мервелем и задававшего вопросы исключительно медицинского ха­рактера, подтвердил мои первоначальные наблюдения: несмотря на тройной врожденный дефект — зрения, слу­ха и речи, Жак Вотье совершенно здоров умственно и физически. Все органы функционируют нормально.

—       Обращаю внимание господ присяжных, — сказал генеральный адвокат, — на весьма существенное пока­зание свидетеля, слово в слово зафиксированное пись­менно в медицинском освидетельствовании, составлен­ном совместно свидетелем и известным судебно-меди­цинским экспертом доктором Буле. Следовательно, мы располагаем не только формальным признанием обви­няемого в совершении преступления. Очень важно, что это признание — отнюдь не следствие расстроенного во­ображения свихнувшегося человека, непонятно из ка­ких соображений взвалившего на себя ответственность за преступление, которого он не совершал. Это достовер­ная истина, высказанная человеком, контролирующим свое душевное состояние. Суд оценит...

Виктор Дельо не шелохнулся и, казалось, почти не придавал значения показаниям доктора Ланглуа.

—        Суд благодарит вас, доктор,— сказал председа­тель Легри. — Вы можете быть свободны. Перед тем как заслушать показания следующего свидетеля, сек­ретарь, зачитайте медицинское заключение, подписан­ное докторами Буле и Ланглуа.

Секретарь монотонным голосом прочитал заключе­ние: оно по всем пунктам совпадало с показаниями доктора Ланглуа. Когда чтение было закончено, предсе­датель произнес:

—    Пригласите старшего инспектора Мервеля.

—    Будьте любезны сообщить нам, инспектор, что вы констатировали, когда поднялись на борт «Грасса» в Гавре.

—       Сначала я присутствовал при осмотре трупа в холодильной камере, затем направился в каюту, где было совершено преступление. Я велел снять отпечат­ки пальцев в разных местах, в частности с ночного сто­лика, простыни и подушки, запятнанных кровью. Угол простыни убийца использовал для того, чтобы вытереть окровавленные после преступления руки, — отпечатки, снятые с простыни, были особенно ценными. Когда эта работа была закончена, я решил воспроизвести карти­ну преступления, основываясь на показаниях стюарда Анри Тераля, комиссара Бертена и доктора Ланглуа.

Для этого я попросил привести Жака Вотье в каюту. На пороге он издал странный вой и хотел бежать. Жан­дармы удержали его силой и заставили войти в каюту, где на койке лежал один из моих подчиненных, одетый в пижаму, похожую на ту, в которой был Джон Белл, Незаметно я подталкивал Вотье к койке и ночному сто­лику, на который я положил нож для бумаги. Когда ру­ки Вотье коснулись лежавшего на койке нашего сотруд­ника, он снова издал хриплый крик и попятился. Я взял его правую руку и приложил ее к находившемуся на столе ножу для бумаги. Вотье содрогнулся, несколь­ко секунд его била нервная дрожь. Затем, казалось, он успокоился. Правой рукой спокойно взял нож для бу­маги и занес его, одновременно наклоняясь над телом инспектора, изображавшего спящего Джона Белла. Ле­вой рукой он уперся в грудь лежавшего человека, чтобы помешать ему двигаться. Если бы я вовремя не отвел руку, готовую нанести удар в шею моему сотруднику, Вотье совершил бы повторное преступление.

Самым странным при воссоздании картины преступ­ления мне показалась точность движений слепого, кото­рый, не видя жертву, действовал как автомат. Можно было подумать, что у него большой опыт в такого рода убийствах. Однако одна мысль не давала мне покоя: ка­ким образом Джон Белл с перерезанной сонной арте­рией нашел в себе силы добраться до двери каюты, где рухнул окончательно, вцепившись в дверную ручку? Судебно-медицинский эксперт, с которым я консульти­ровался, сказал, что подобный последний рывок умира­ющего человека возможен. С другой стороны, опрокину­тая мебель в каюте и кровавый след, ведущий от койки к двери, свидетельствовали еще и о том, что между жерт­вой и убийцей была борьба. Лучше всего это было бы объяснить тем, что убийца хотел помешать жертве до­браться до двери. Несмотря ни на что, этот пункт по- прежнему остается неясным, поскольку Вотье категори­чески отказался давать какие-либо объяснения.