Зов - [47]

Теперь засмеялась Дулмадай:

— Все равно ж лапша!.. А чем, бабушка, когда они приезжают, гостей угощаете?

— Го-остей? Их просто не встретишь. — Бабушка Янжима задумалась. — Перво-наперво, мясо варить! Много! Можно поджарку мясную, котлеты, студень, позы[17] еще не мешало б. Если гости — в грязь лицом не ударишь.

— Значит, поджарку сумеем сделать? — воскликнула Дулмадай.

Бабушка Янжима, посмотрев на нее, покачала головой и пальцем погрозила:

— Ух, ловка ты, девка!

Но в ее голосе звучало одобрение. Выходит, не обиделась, что ее лапша приелась всем… И Дулмадай, чтоб уж решить дело разом, сказала:

— Поджарку на второе. На первое щи можно сварить. Как, бабушка?

— Щи? — переспросила та. — В прошлом году я была в русском селе, в Бортогошоне, ела там щи. Картошка, капуста, морковка… а мяса ложкой не зацепить! Не бурятская еда.

— Не у всех же всегда мясо бывает, — рассудительно заметила Дулмадай. — Положим побольше…

— И не переваривать — мясо от этого вкус теряет.

— Не будем переваривать…

— Приступим тогда. Ты, дочка, не слышала, с чего щи начинают?

— Мы варили дома… когда наша бабушка еще с нами была…

— Вот и ладно… берись. И послушай-ка сказку про старика Байкала и его единственную дочь красавицу Ангару. Деды наших дедов вспоминали…

Тих и певуч голос бабушки Янжимы, проворны ее коричневые, в узлах вен руки… Кипит работа у старой и малой!

А в назначенный час, в полдень, Дулмадай, понукая Карюху, уже везла обед сеноуборщикам. По обочине дороги там и сям напряженными столбиками стояли суслики: чуть что — в нору! Жаворонок в небе висел как на ниточке: невидимая рука то поднимала его, то опускала по одной, строго вертикальной линии. Высоко, под белизной облаков, распластав крылья, парил коршун, высматривал добычу… Летали в горячем воздухе серебристые паутинки — первые предвестницы недалекой осени.

— Лапша-а еде-е-ет!.. — услышала Дулмадай озорной голос Гармы.

Он вывернулся из-за копны — черный от загара, с жесткими косичками отросших волос, — схватил Карюху под уздцы, повел…

— У, сколько песен и сказок наслушался здесь, — хвастался он. — Не то что ты — у своих чумазых горшков!

Она не завидовала Гарме — у каждого из них сейчас свое дело, и неизвестно еще — чье важнее! А потом же, не он — она с бабушкой Янжимой рядом! Но, конечно, столько народу на лугах, городские приехали, — интересно тут…

С шумом, остротами, шутками рассаживались люди под развесистыми березами. Долговязый студент в очках, одетый в синий тренировочный костюм, подмигнув другим, насмешливо поторопил Дулмадай:

— Ну, хозяйка, разливай свою знаменитую лапшу… толщиной в палец!

И захохотал.

Дулмадай не спеша открыла кухонный литров на двадцать термос, так же не спеша помешала содержимое половником, взяла в руки первую миску…

— О-о, с капустой… щи!

Когда ж Дулмадай объявила, что на второе будет поджарка с картофельным пюре — от дружного молодецкого «ура» студентов Карюха рванулась в сторону, горячие щи плеснулись Дулмадай на ногу… Хоть обожгло, защипало кожу — она и виду не показала, что больно: смеялась со всеми вместе. У всех хорошее настроение — у нее, тем более, лучше всех!

Игривые солнечные зайчики прыгали в стеклах очков долговязого парня — он притворно спрашивал у всех:

— Братцы, сегодня что — праздник?

— По календарю вроде бы нет…

— Не может быть! — И обращался к Дулмадай: — Сегодня, хозяйка, день танкистов? Нет? Химиков, моряков, хлеборобов? Тоже нет? А-а, понятно-с, сегодня, товарищи, день рождения нашего многоуважаемого бригадира Булада Харинаевича!

— Ха-ха-ха…

— Подвезло нам!

— Вкусно… добавку можно?

— Между прочим, — сказал бригадир, — я родился зимой. Это для сведения…

Он поднялся, подошел к Дулмадай, взял ее ручонку в свою ладонь, прикрыл другой ладонью, легонечко стиснул и так потряс…

— Тебе, дочка, и бабушке Янжиме передай — сегодня наше колхозное спасибо!..

Возвращалась Дулмадай в улус — играл для нее чудесный оркестр! Музыка, музыка… Она, чудилось, плыла отовсюду.

А потом догнал верхом Гарма, предложил искупаться.

Свернули к Ардаю, долго плескались в этом теплом и мелком — по колено — ручье.

— Твоего лохматого щенка наш Бимба взял, — сказала она Гарме.

— Да? — Он прыгал на одной ноге, вытряхивал из уха воду.

И хоть Гарма ясно услышал, что щенка взял Бимба и ей, подумать, этот щенок ни к чему, он, искоса взглянув на нес, быстро проговорил:

— А мне для тебя ничего не жалко!

Вскочил на своего Гнедого и помчался туда, к скирдам…

А для Дулмадай волшебный оркестр заиграл еще громче.

«СКАЖУ ПРАВДУ…»

Сколько веревочке ни виться, а конец когда-нибудь объявится. Однажды на рассвете отец не нашел коров в поле — расстроенный вернулся ни с чем.

— Там кругом следы подков, — мрачно сказал он матери. — А что, если в колхозе заметили потраву, заметили, что растет она изо дня в день, — да караульщика на ночь выслали? Караульщик и загнал наших коров, запер под замок… А? Вот позор-то на мою голову! И ведь предупреждал же тебя… Что теперь?

У матери по лицу тоже тревога пробежала, однако она постаралась по-своему успокоить отца:

— Сразу ж — загнали! Перепугался! Сейчас Дулмадай побежит, поищет… А у тебя чуть что — руки трясутся, душа как у зайца, в пятки уходит… Хуже бабы!