Зов - [40]

И в другой раз Дулмадай охотно послушала бы его… но не сейчас! Повесив кнут через плечо, так, что его тонкий конец, извиваясь, змеей волочился за ней, она побрела домой. И съежилась, стала еще меньше, будто уже услышав над собой крикливый голос матери: «Где тебя черти носят, а? За наседкой некому присмотреть, свиньи как резаные орут, кормить надо… С Бимбой не поиграешь!..»

Бимба во второй класс пойдет, всю зиму жил в аймачном центре, в интернате, самостоятельно, можно сказать, а мать с ним, как с грудным… «Ой, упаси боже, наш Бимбочка со здешними ребятами станет играть — только дурному от них научится! Смотри за ним, Дулмадай… Не подпускай Бимбу к Гарме. Хулиган, другого слова для него не подыщешь».

А что Гарма? Мальчик как мальчик, горазд, правда, на всякие шалости да проделки, за партой минуты спокойно не посидит, зато маленьких да кто послабее его не бьет. А еще они вместе в фольклорном кружке: записывают от старых людей сказки и предания родного края… Не поймешь, правда, как он к ней относится: то подножку подставит, то вроде бы в друзья напрашивается.

Да что за год можно понять!

Семья-то их в улусе Улянгиртуй живет недавно. Неожиданно — для нее, Дулмадай, — переехали сюда из аймачного центра. Отец почему-то решил переменить работу в районной заготконторе на вот эту, новую — зоотехником в колхозе. Кричал тогда отец на мать, а она — удивительно было — молчала. «С твоими знакомыми, — кричал отец, — этими черными спекулянтами, чуть в тюрьму не сел… Хватит! К ним с добром, а они вон на что пошли — документы подделывать!..»

Дулмадай идет медленно и все оглядывается: подводы, всадники, пешие люди, в одиночку и группами, тянутся из улуса на луга… Посверкивают вскинутые вверх косы.

Как ей хочется туда, к людям, чтоб только не за свой высокий сплошной забор…

Утренняя синь рассасывалась, бледнела, а солнце росло и катилось по небу все выше и выше… Дрожали прозрачные капельки на траве, переливались радужным цветом.

Такие же росинки, маленькие, кругленькие, чистые, подрагивают на ресницах Дулмадай.

ДОМ В БУРЬЯНЕ

Когда они приехали в Улянгиртуй, правление колхоза выделило им старый пустовавший дом. Он стоял вдали от других, за неглубоким оврагом. Вокруг непроходимые заросли многолетнего бурьяна и жгучей крапивы. Еле-еле протоптали тропинку к общей дороге…

А матери понравилось. «Подальше от чужих глаз! — радовалась она. — Не очень-то со стороны увидишь, что у нас во дворе делается…»

На первых порах жила с ними бабушка, и, хоть неласкова была с ней мать, бабушка терпела. Наверно, из-за нее, Дулмадай. Молчала все. И вдруг сорвалась: «Совестно от людей, сын. Скоси-ка ты этот бурьян…»

«И то верно», — почесал в затылке отец; вышел во двор, снял с крюка косу… Ох, что тут поднялось! Мать выскочила на улицу, закричала: «Что ты надумал, Мархай?! Своего ума мало — у старухи занял? Иль перед этим чокнутым Буладом-бригадиром выставиться хочешь? Оставь все как есть, слышишь!..»

Отец постоял-постоял с косой в руках, плюнул себе под ноги, ушел в амбар, завалился там спать. И пока он спал в холодке — мать уже не сдерживалась. В уши Дулмадай летели ее злые крики: «Зажилась на свете, сына с пути сбивает, помощи никакой!» Дулмадай плакала.

Бабушка ничего не ответила матери — лишь морщинистое лицо ее еще больше ссохлось, стало с кулачок. Она завязала в платок свои вещи, поцеловала ее, Дулмадай, и ушла из дома. А Дулмадай все плакала. Рванулась было за бабушкой, да мать резанула криком: «Назад! Пусть у младшего сына поживет!»

Вот так было…

А бурьян и крапива уже чуть не по плечи взрослому человеку. В этих буйных зарослях спрячешься — никто не отыщет… Прибежал как-то Гарма: такая игра «в партизан» получилась — Бимба забыть никак не может. Мать увидела и заругалась: зачем Гарму к дому приваживаешь, нечего ему тут «глазеть», «вынюхивать», еще и Бимбу каким-нибудь глупостям научит… Но каким?

Печалясь, подходила Дулмадай к своему дому.

Из бурьяна с криком «Ур-ра!» выскочил Бимба. Прижался к ней, округлил черные, в мохнатых ресницах глаза, зашептал, как тайну:

— Дулмадай, мамка куда-то собирается… Побежали тогда в Улянгиртуй, к ребятам! Да? А откуда у тебя такой кнут? Дашь?

Она не успела ответить — мать, выглянув из окошка, строго прикрикнула:

— Бимба, от дома ни шагу!

Сердито блеснули в ушах матери золотые сережки…

Только переступила Дулмадай порог, мать кинулась расспрашивать: что видела, с кем говорила? Дулмадай молчала. Буркнула лишь, что ей работы не нашлось… Про слова бригадира говорить не стала. Что толку! Начнет мать ругаться: «Кормлю вас, обстирываю, себя не помню — все вам, неблагодарные! А тебе только б про мать что-нибудь плохое услышать…»

— Значит, не нашли тебе работы? А ты хорошо просила?

Дулмадай кивнула.

— Лучше надо было просить, — заворчала мать. — Знаешь ведь: отец один в колхозе работает… Одного заработка разве хватит на семью?.. Ну да ладно, пойду на огород: картошка сором заросла.

— Мне тоже? — с тоской глядела Дулмадай на мать.

— Да нет… тут управляйся.

И мать скрылась в чулане — переодеваться.

В это время послышалось лошадиное фырканье, треск ломаемого бурьяна… Дулмадай посмотрела в окно, крикнула, задыхаясь: