Зона милосердия - [40]

Он выразительно посмотрел на меня:

– Вы хорошо поняли мои слова? Я вас предупредил: ни одного трупа за границей. Поняли – ни одного!

Он волновался. Отерев лицо носовым платком, взглянул на меня спокойнее.

Разговор получился тяжелым и длительным. Но я поняла, что он согласился с моей кандидатурой. Иначе зачем были эти подробности.

Я не ошиблась. Это было действительно последнее итоговое «напутственное» собеседование – основной инструктаж.

Наше прощание было значительно теплее, чем встреча. В качестве подарка я получила экземпляр новой инструкции «Принцип отбора военнопленных для репатриации» – закрытый циркуляр Наркомата внутренних дел.

Сравнивая этот экземпляр с тем, по которому мы отправляли первый эшелон, я заметила значительное расширение показаний отправки военнопленных на родину. Возрастной рубеж снизился на пять лет. А главное, в список могли включаться больные молодого возраста, лечение которых требует длительного госпитального содержания. Перечислялись и другие более мелкие льготы.

Новая инструкция значительно расширяла наши возможности. Теперь мы получали право отправить практически всех туберкулезных больных, не отдельно, а буквально целым корпусом.

Госпиталь опять захлестнула волна возбуждения, почти равно выраженного по обе стороны колючей проволоки.

Согласно новой инструкцию и устного инструктажа, полученного от начальника ЦКР, я поняла, что в «моём» эшелоне будет очень много тяжелых больных. Но все они наверняка имеют шансы доехать до родины. Этой уверенности не было только в отношении одного больного – 18-летнего мальчика Вальтера.

Непонятно почему, 15-летним ребенком он был интернирован, и отправлен на работы в шахте. Из лагеря поступил в госпиталь год тому назад, в связи с легочным кровотечением. При обследовании обнаружен туберкулез, в каждом легком по каверне большого размера. Постоянное присутствие палочек в мокроте. За время пребывания в госпитале необильное кровотечение повторялось дважды.

Состояние удалось стабилизировать в течение последнего полугода. Заметное ухудшение наступило около полутора месяцев тому назад, однако без признаков кровохарканья. По объективным критериям он безусловно подходил под категорию больных, которых предпочтительнее оставить в госпитале, чем обрекать на дальнюю дорогу. Именно так рассуждал начальник ЦКР.

Но он упустил главное – дорога вела этого больного к дому, к его родному дому и родителям, которых этот ребёнок лишился три года тому назад. И теперь, когда эта дорога вдруг открылась ему – маленькому, больному и измученному, но уже успевшему однажды заглянуть по ту сторону бытия, – в этой дороге хотят отказать.

Не о нем беспокойство отказывающих. Нет! Он принесен в жертву нелепому, кем-то придуманному тезису «Ни одного трупа за границей».

Какая пустая и жестокая нелепость.

Доедет ли он, или нет, если будет взят в эшелон? Не знаю. Думаю, доедет. В борьбу за достижение цели вступит все его существо. А это сила недюжинная!

А если не взять? Да разве можно представить, что, оставшись в пустом корпусе после отъезда всех больных отделения, он переживет свое трагическое одиночество и заброшенность?

Поразмыслив подобным образом, я поняла, что в этой драме участвовать не могу. Сегодня мне дана власть: будь что будет, я возьму этого ребенка.

Отборочная комиссия работала в прежнем составе. На этот раз ей предстояло осмотреть втрое больше больных и здоровых. К последним относилась большая половина всей обслуги 10 корпуса и все немецкие врачи. От зари до зари комиссия не выходила из Зоны.

В комнату, где она заседала, больные входили по очереди непрерывным потоком, по обыкновению с обнаженным торсом и поднятой левой рукой. Почти два дня работы комиссии и, по счастью, ни одного «подмышечного конфликта».

Туберкулезный корпус был последним этапом работы комиссии. Быстрота, с которой он был осмотрен, объяснялась несколькими причинами: во-первых, и это главное, заранее было решено отправить на родину всех больных отделения. Во-вторых, несомненная усталость врачей, и, наконец, их явное нежелание длительно находиться в непрерывном контакте с туберкулезной инфекцией.

Разногласия вызвал только Вальтер. Трое из пяти членов комиссии высказали сомнение: а вдруг повторное кровотечение. В дороге это верная смерть. Его вызывали два раза (второй с моим участием). Я не сказала ни одного слова, но мое мнение, думаю, им было известно. Опять немного поспорили друг с другом и включили его в список.

Я готовилась к отъезду.

Со мной ехала медсестра Вера. Желающих было много, я выбрала ее – бойкую, быструю, сообразительную и аккуратную девушку. И другую – очень милую, умную и ласковую Машу – повариху.

Согласованно и дружно прошли мы вместе этот короткий, но совсем не простой отрезок жизненного пути.

Сопровождающий конвой наполовину был представлен нашими солдатами во главе с их начальником. Вторую половину составили солдаты из охраны ближайшего лагеря.

Елатомцев был против отправки Вальтера:

– Сильно рискуешь, – сказал он, – а этого делать не стоит. Подумай хорошенько.

А когда я принесла ему на подпись окончательный список для отправки в ЦКР и напомнила, что Вальтер включен, он рассердился и очень раздраженно произнес: