Зона милосердия - [39]

Но тут возник неизвестно откуда проникший слух: репатриация продолжается – готовится новый эшелон.

И разбрасывая в стороны все намерения и планы, возникло острое желание сопровождать этот эшелон. Оно росло и крепло и скоро поглотило меня целиком.

Тем временем слух стал реальностью. Да еще какой! Эшелон фактически предназначался госпиталю. И сопровождающая бригада – в первую очередь конвой, тоже обеспечивается госпиталем. А сопровождающий врач – разве не должен быть из госпиталя?

Говорят, все неудачи происходят от неумения хотеть.

О, я умела хотеть. Но вместе с тем понимала, что путь к достижению цели только один: через Елатомцева. И он – самое главное препятствие на этом пути.

Поэтому не удивилась, услышав:

– Что придумала? Да зачем тебе это? Трудно и опасно. И в госпитале дел много. Нет, я категорически против.

Так закончился наш первый раунд.

Второй состоялся через несколько дней. Я пыталась убедить и доказать, что это разумно и нужно для наших больных.

– Все надуманно, неубедительно, – сказал он, резко оборвав разговор.

На третий раунд я решилась после долгих размышлений и от полной безысходности.

Догадавшись, зачем я появилась в его кабинете, начальник раздраженно опередил меня:

– Ты опять о том же? Я ведь сказал – нет. И кончим об этом.

И тут без рассуждений, словно из души вырвалось, почти по-детски:

– Виктор Федосеевич, мне так хочется поехать! – Слез не было, но интонация явно указывала, что я вплотную приблизилась к этой грани.

До чего сложна, многогранна, непонятна и непредсказуема человеческая натура. Он взглянул на меня – так взрослые смотрят на детей – и сказал:

– Ладно, будь по-твоему.

Он хорошо понимал, что на этом его участие в моей затее не кончается: впереди было начальство ЦКР, которому надо было доказать мое соответствие сложной роли медицинского начальника эшелона.

Он выполнил все взятое на себя.

Тем не менее процедура моего утверждения оказалась достаточно сложной и малоприятной, временами – просто отвратительной. Создавалось впечатление, что на каждой инстанции – а их было несколько – ответственные люди, призванные выносить решение, умышленно стремились создать препятствие претенденту. Это походило на круги ада. Степень «адовости» определялась уровнем должности контролирующего. Чем выше, тем страшней. В основе всей процедуры лежало четко демонстрируемое отношение: тебе не верили. Почему, отчего – не ясно.

Последней инстанцией был начальник центральной комиссии по репатриации.

Побродив по полуосвещенным коридорам неприветливого четырехэтажного здания в центре Рязани, наконец, постучала в нужную дверь. Не получив ответа вошла: громадный кабинет, у противоположной стены за большим письменным столом – тучный человек лет пятидесяти. Лысый, лицо круглое, выражение неприветливое.

Подхожу к столу, называю свою фамилию. Сесть не предлагает. Не спуская с меня изучающего взгляда, достает какую-то бумагу, пробежал ее глазами и опять направил пристальный взгляд на меня. Не дождавшись приглашения, я заняла стул напротив.

Наконец, взглянув мне в глаза, заговорил:

– А вы не боитесь принять на себя такую непростую обязанность? – неприятно резкий голос вполне соответствовал инквизиторскому тону.

– Нет, – ответила я спокойно и твердо.

– А для какой цели вам понадобилось это путешествие?

Вопрос был нелепым, ставил в тупик и вместе с тем чем-то пугал.

В ответ моментально сработало чувство самосохранения:

– Во-первых, мне было предложено, – соврала я. – А во-вторых, отправляются в основном больные из нашего госпиталя, и думаю, будет хорошо, если они поедут под наблюдением своего врача.

Он задумался. И словно адресуя самому себе:

– Вас рекомендовал Елатомцев, мы ему доверяем.

И, обращаясь ко мне, добавил:

– Что ж, посмотрим.

Он начал задавать вопросы, много вопросов: о работе в госпитале и личного характера. В них не было неприятного подтекста. Я отвечала спокойно и искренне.

Это был разговор уже в миролюбивой тональности. Затем он перешел к наставлениям – говорил долго, внушительно, спокойно. Что-то из сказанного я уже слышала на предыдущих инстанциях. А кое-что звучало впервые.

– Имейте в виду, – сказал очень серьезно, – ответственность у вас громадная. Дорога длинная и по времени – долгая. Движение эшелона неравномерное, стоянки на периферических путях временами длинные. Никаких чрезвычайных происшествий случиться не должно, и далее очень строго:

– Вы обязаны все продумать и предусмотреть.

Поняв его определенным образом, я заметила, что эшелон включает конвой, и у него есть начальник.

– Но поймите, – опять некоторое раздражение в голосе, – за все отвечаете вы, особенно за больных. Поэтому очень серьезно отнеситесь к отбору отправляемых, все проконтролируйте сами. Продумайте и разработайте удобную схему размещения больных по вагонам в зависимости от тяжести состояния. Тяжелых больных не берите. Категорическое требование: по дороге не должен умереть ни один больной. Это касается всего пути. Но особенно, слышите, особенно, после пересечения границы. Поэтому, если в пути по нашей стране отяжелеет кто-нибудь из больных, непременно оставляйте его на последней остановке перед пересечением границы.