Золя - [50]

«Это правда, что я взял в «Sublim» («Возвышенное») некоторые сведения. Но вы забыли сказать, что «Le Sublim» не является произведением вымысла, романом; это книга документов, в которой автор цитирует услышанные слова и действительные факты. Он заимствует некоторые вещи сам, и это есть заимствование у действительности. Так как представился случай, я буду не менее счастлив поблагодарить автора публично за жаргонные слова, которыми его труд снабдил меня, имена, которые я смог там выбрать, и факты, которые я позволил себе взять. Книги о рабочих так редки. Книга г-на Пуло — наиболее интересная из них, потому-то я ею и воспользовался. Многие из моих собратьев читали ее с пользой, на что человек обычно не жалуется. Впрочем, обвиняя меня в плагиате, вы могли начать ваши искания издалека. Я укажу вам другие источники. Я черпал материалы также в трудах г-на Жюля Симона и г-на Леруа-Болье. До сих пор меня обвиняли во лжи, которую я допустил в «Западне», теперь меня хотят поразить громом, потому что заметили, как я опираюсь на очень серьезные документы. Все мои романы написаны этим методом; я окружаю себя библиотекой, горой заметок, прежде чем взяться за перо. Ищите плагиат в моих предшествующих работах, и вы сделаете великолепные открытия.

Я только удивляюсь, что авторы словарей арго, которые у меня под руками, еще не обвинили в воровстве.

Я удивляюсь особенно, что доктор В. Маньян не начал процесс против меня, потому что я заимствовал целые фразы из его прекрасной книги «Алкоголизм».

Если существует правило указывать в конце романа источники, то я думаю, что поступлю хорошо, сославшись на труд Дени Пуло наряду со многими другими. Но что для меня особенно важно, так это мои сцены, мои персонажи, жизнь, изображенная в моем произведении, все то, что составляет в целом «Западню».

Золя начинал привыкать к ругани, которая неслась со всех сторон в адрес «Западни». Но в тучах, нависших над его произведением, иногда появлялись просветы.

В начале января 1877 года «Фигаро» предоставило трибуну Альберту Вольфу: «Западня» написана с огромным талантом, и в ней поразительно схвачена жизнь предместий именно такой, какова она есть на самом деле». В июне того года Анатоль Франс выступил со статьей в газете «Тан»: «Эту книгу нельзя назвать приятной, но это мощная книга». Двадцатидевятилетний Гюисманс опубликовал в брюссельской газете «Актюалите» небольшой этюд, в котором с восторгом говорил о новом произведении Золя: «Ах! Кричите, шумите, краснейте, если вы способны, говорите: «Западня» — это простонародие и чернь, толкуйте, что грубые слова сбивают вас с ног. Что нужды!.. Как можно, чтобы все эти люди смели отрицать бесценный талант этого человека, его неповторимую мощь, его размах, его исключительную силу, проявленную в эпоху рахитизма и апатии!»

Такова история «Западни» — первой книги Золя, которая принесла ему долгожданную удачу. Франция обратила свой взгляд на автора «Ругон-Маккаров», и, хотя многих имя Золя раздражало, а другие сделали его объектом шуток и карикатур, оно взошло на небосклон французской литературы, чтобы оставаться там навсегда звездой первой величины.

Глава девятнадцатая

Были ли правы придирчивые критики, когда с редким единодушием, хотя и с разных позиций, разносили седьмой роман серии «Ругон-Маккаров»? Ответ на этот вопрос дала история. Около века существует роман Золя. Почти столетие его изучают ученые. О нем написано несметное количество статей, десятки исследований. И сейчас еще можно встретиться с различным толкованием этого произведения, но ни у кого уж нет сомнений, что Золя открыл новую страницу в истории литературы. Достаточно вспомнить, что даже Бальзак, создавший энциклопедию жизни французского общества первой половины XIX столетия, почти вовсе обошел проблему рабочего. Тема социальных низов, жизнь рабочего класса представлялась многим художникам прошлого века эстетически неблагодарным материалом, крайним выражением обыденности. Прав был Золя, говоря, что рабочих «изображали доныне в ложном свете». Буржуазные романисты Франции решали ее в плане отвлеченно-романтической эстетики. Рабочего в художественной литературе не существовало, его избегали, и даже Флобер выражал удивление, когда делались попытки заговорить о современном пролетарии: «чем господа рабочие лучше других».

По словам Барбюса, Золя «показал дуракам и лицемерам своего времени низы такими, каковы они есть, а не такими, какими привыкли их воображать себе невежество, глупость или сознание этих глупцов и лицемеров». Золя сознавал, какие эстетические трудности предстояло ему преодолеть при изображении быта социальных низов парижских предместий: «Сюжет беден, поэтому надо постараться сделать его настолько правдивым, чтобы он явил чудеса точности». В полном согласии с принципами своей натуралистической теории он ставил перед собой задачу преодолеть «неблагодарный» сюжет точностью описаний и характеристик.

Тема романа для Золя не была случайной, не была она для него и простым экспериментом. Не ради «забавы» взялся он за этот трудный сюжет. Золя искренне сострадал своим героям. Его симпатии к ним продиктованы демократическими взглядами на жизнь, пережитыми невзгодами. Он сам себя чувствовал плебеем, вечным тружеником, прикованным к своей писательской тачке. Жизнь не баловала его в юности, не щадила и в зрелом возрасте. Пусть он и не испытал всего того, что испытали герои «Западни», но цена человеческого страдания была ему близка и понятна.