Золотые времена - [41]

– Пусти! – жалобно стонали вымогатели, но железная рука лишь еще крепче стискивала их глотки.

– Не пущу, – алчно отвечал Ривалдуй. – Вот хотя бы из принципа. Знай, как у наших воровать.

– Всё отдадим, – стонали вымогатели.

– Всё – меня не интересует, – философски замечал Ривалдуй. – Меня интересует моё.

– И твое отдадим!

– Вот и хорошо. Мне б – до Лигера добраться. Там на вас управу найдут. А пока я все же побью вас немного. Для спокойствия душевного.

А поодаль стояла старенькая мать и с одобрением кивала:

– Герой ты у меня, сынок. Герой! Не налюбуюсь прямо… Зря тебя в детстве порола. Да кто ж мог знать!..

Аборигены – с начальством в придачу – стонали-стонали, просили-просили и вдруг, не выдержав такой нагрузки на организмы, разом скончались – все до одного.

Ривалдуй сочувственно вздохнул, пожал плечами и – проснулся.

Начальнический храп не смолкал ни на мгновение.

Приписка на полях:

В школе отрок Ривалдуй любил давить клопов возле директорского кабинета. А потом переживал: «Вот – кровушку пустил…» Факт установленный. Но из него совсем не следует, будто ребенок был и вправду кровопивец. Даже то, что он намеревался стать театроведом, ни о чем еще не говорит. (См. комментарий, а также приложение.) Напраслину возводят девы – старые и кабинетные. Им доверять нельзя, поскольку отрок Ривалдуй всегда бежал от них, как от огня.

Ривалдуя внезапно охватило дьявольское искушение: подойти к этим дрыхнущим боровам и – действительно! – прихлопнуть каждого.

Чтоб мир своим присутствием не поганили. Неважно – здешний или вообще…

Такое санитарное искоренение начальства…

Но он взял себя в руки и сдержался.

– Не надо, – сказал он сам себе строго. – Пока – на надо. Не сезон!

Потом осторожно встал и на цыпочках вышел из вертолета.

Ривалдуй решил бежать.

Пункт четвертый

Но пронзительный, как сирена, скрип двери разбудил чуткого Пупель Еню.

Двухголосая храповая симфония гремела победно и несокрушимо; стало быть, сообразил Пупель Еня, вышел кто-то из собратьев по несчастью.

– Тревога! – толкнул он в бок того, кто остался.

Рядом недовольно заворчал Матрай Докука и вдруг очень внятно произнес:

– Ветер в лицо, ать-ать!..

– Кэп, – быстро зашептал Пупель Еня. – Ривалдуй ушел из вертолета.

– Спи! Покакает – вернется.

– Нет, надо поглядеть…

– Ну и дурак, – откликнулся Матрай Докука, вновь готовясь задремать. – Дурак, и всё тут. Срам какой – подглядывать!.. Совсем без бабы офалдел. Как Ривалдуй, ей-богу!.. Взрослый человек… Эх!

Пупель Еня ничего не стал возражать. Вместо этого он тихо слез с тюфяка и направился к выходу.

Луна горела в небе тусклым фонарем.

У самого вертолета он сразу же наткнулся на человека.

– Стой, голубчик. Ты куда собрался?

– Здрасьть!.. – обиделся Ривалдуй. – Что ж я, по-твоему, совсем уж не могу?..

– Ты – нет, – сурово отозвался Пупель Еня. – Другие – да, а ты вот – нет. Такой, на удивленье, человек.

– По-моему, ты малость спятил…

– Не прикидывайся. Уж я-то тебя знаю.

– На здоровье, – пожал плечами Ривалдуй. – И что?

– Да то! Бежать задумал, так?

– А хотя бы!.. Балбес, пораскинь-ка мозгами: в городе нам – крышка! Все эти кэповы затеи…

– Ладно, не о них сейчас речь, – оборвал его Пупель Еня. – С кэпом еще будет время обсудить… Тут – другое: ты, значит, бежать, а мы, значит, терпи…

– Да будет тебе дуться, в самом деле! – примирительно ответил Ривалдуй. – И насчет побега-то не я, а ты ведь только что придумал. И нечего сваливать…

– Ох, Ривалдуй, – вздохнул Пупель Еня, – свинья ты. Хороший человек, а свинья. Плохо тебя воспитали. И ругали, и пороли – мало, наверное.

– Вот оттого таким и вырос, – руссудительно заметил Ривалдуй. – Кабы не пороли да не ругали, а лаской всё, лаской – совсем другим человеком бы стал. А так, изволишь видеть, весь ожесточился. Грустно, братец.

Приписка на полях:

Здесь – очевидная неточность. Сохранился документ, где ясно говорится: «Пребывая в стенах КУКИЗЫ, от порок отрок Ривалдуй не уклонялся, однако выражался постоянно. К сведению порщиков по месту службы: желательно экзекуцию проводить так, чтоб оная не делалась публичным выраженьем доморощенного вольномыслия». (См. комментарий.)

Тут вертолетная дверь, взвыв драным мартовским котом, настежь распахнулась, и на пороге возник голый, сонный – но при парике! – Матрай Докука.

– У, х-холод-дюга-то какая! – весь передернулся он. – Хоть бы накидочку д-дырявую дали… Как ж-же, дождеш-шься!.. Твое – мое, мое – мое. Тьфу!

Он снова содрогнулся и поспешно прикрыл дверь, оставив только узкую щелку, чтобы пролезала голова.

– И не надоело вам здесь торчать?

– Видишь ли, кэп, – трагически сказал Пупель Еня, – Ривалдуй решил бежать.

– Ну да?! Вот это – молодец! Сообразил!.. А что ты, собственно, доносишь? На коллегу-то!.. Ой!

– Потому и сообщаю, что коллега. Бью в набат. Кричу на всех углах. Да! За него душа болит. Кровавыми слезами плачет!.. Не могу, как говорят, молчать, нутро не позволяет! Ведь он, кэп, и не удосужился… Всё – только сам! Он…

– А куда ему бежать? – с недоуменьем перебил Матрай Докука. – Среди ночи, голый…

– Тс-с!.. – Ривалдуй вдруг приложил палец к губам и выразительно кивнул в сторону вертолета. – Да куда угодно, кэп. Просто – побежим, и ладно! В горы, в степи, в леса, на острова средь океана!.. – Он начал слегка пританцовывать, чтобы согреться. – Не проситься же в этой паскудной столице в кабалу на добровольных началах!..