Золотые ворота. Черное солнце - [7]

Но самой любимой для Гаврилы Якимовича, конечно, была работа в саду. Как только на дворе начинало дышать весной, он от зари до зари топтался возле деревьев. Обрезал «холостые» побеги, снимал с молодняка тесную зимнюю одежду из соломы, обмазывал известкой стволы. А тем временем приходила пора окапывания, обрызгивания, окулировки, привоя. И многотрудная работа старика не пропадала зря: каждую осень деревья одаривали его душистым щедрым приплодом. Но не искал Гаврило Якимович прибыли от тех урожаев. Когда над Мокрым яром начинала кружить осенняя желтая метелица, ворота его усадьбы широко распахивались для всей Соломенской детворы: пусть лакомятся озорники да узнают, какой щедрой может быть родная земля! А когда приезжала на седогривых конях зима и вьюжными вечерами к Химчукам сходились на огонек седоголовые железнодорожники, у Гаврилы Якимовича было чем угостить и их, спутников своей полной бурь и тревог молодости. Не выпускал он из дома, не попотчевав дарами сада, и друзей внука, хотя они почему-то не часто топтали стежку к Мокрому яру. Но именно последнее обстоятельство более всего и тревожило Гаврилу Якимовича. Вероятно, поэтому так и насторожила его перепалка между Олесем и Андреем.

— Ну, как, перекусили немножко? — обратился он через некоторое время к насупленным хлопцам. — А теперь миритесь, леший бы вас побрал! Ссориться — дело нехитрое, а вот суметь дружбу сохранить… Недаром же говорится: одно полено и в печи гаснет, а два и в поле горят.

III

Уже давно январская ночь опустилась над Киевом, уже давно в университетских коридорах утих многоголосый клекот, а возле триста тринадцатой аудитории все еще было людно. По неписаным студенческим законам вторая группа филологов дружно болела за тех, кто представал пред суровые очи экзаменаторов. Третьекурсники толпились у запотевших окон, в который уже раз просматривали зачитанные до дыр Химчуковы конспекты. Когда дверь аудитории раскрывалась, все бросались к вышедшему оттуда «мученику», обступали его тесным кольцом, а он, вялый, раскрасневшийся и счастливый, молча поднимал ладонь с растопыренными тремя или четырьмя пальцами. Все облегченно вздыхали: пронесло!

После этого начинался настоящий допрос: «Номер билета? Какие вопросы? Сколько было добавочных? Что отвечал?..» И бедняга, утирая вспотевший лоб, должен был обо всем добросовестно доложить товарищам. Его порой поправляли, давали дельные, хотя и запоздалые советы, критиковали за путаные ответы, как будто это и впрямь могло иметь теперь какое-то значение. Лишь после такого двойного экзамена группа отпускала счастливца на все четыре стороны.

Первыми, как правило, шли отчитываться о своих знаниях отличники. Они были чем-то вроде разведчиков или зондировщиков настроения и бдительности экзаменатора, его манеры проверки знаний. Их наблюдения сразу же становились известными всей группе, и каждый делал для себя необходимые выводы. Такой порядок стал уже традиционным во второй группе, и, возможно, именно благодаря ему никто из студентов за все годы учебы не получил неудовлетворительной отметки.

Но на сей раз добрая традиция была нежданно-негаданно нарушена. Началось с того, что утром почему-то не явился в университет Олесь Химчук, а у Галины Кондратенко, согласившейся сдавать экзамен первой, во время обдумывания билета вдруг начался сердечный приступ, и пришлось вызывать скорую помощь. Но больше всего настроение студентам испортило то, что вместо кроткой и доброй Марии Даниловны, накануне заболевшей, экзамен по фольклору принимал профессор Шнипенко.

Специализировался Шнипенко по истории Украины эпохи феодализма, но одновременно был признанным знатоком украинской литературы, искусства, этнографии и фольклора. Среди студентов университета он пользовался «железным» авторитетом: на его лекциях всегда можно было видеть рядом с историками и филологами физиков, биологов, юристов. Богатый жизненный опыт, несмотря на сравнительно молодой возраст, огромная эрудиция во многих отраслях знаний и незаурядные ораторские способности делали его лекции-концерты настолько интересными и популярными, что они нередко заканчивались дружными аплодисментами слушателей. Однако старшекурсники почему-то недолюбливали Шнипенко и между собой язвительно прозывали его Феодалом. Поговаривали, что он очень злопамятен и мстителен, коварен и двулик. Но, ко всеобщему удивлению, профессор в этот день никому из филологов не влепил двойку, хотя на пятерку тоже пока не расщедрился. Но с этим легко смирились.

…Последним должен был сдавать экзамен Олесь Химчук, которого посланцы группы только к вечеру разыскали в академической библиотеке и почти силой притащили в университет. Когда он вошел в триста тринадцатую аудиторию, студенты стали расходиться по домам: за Химчука в группе никогда не болели — этот сдаст! Те же, что остались, сбились в конце коридора и стали обсуждать, как лучше отметить успешное начало экзаменационной сессии. Девушки предлагали поехать в Соломенское общежитие на танцы, ребята настаивали на том, чтобы устроить в складчину «тайную вечерю». Лишь Андрей Ливинский не принимал участия в этой дискуссии. Повертевшись между однокурсниками, с недобрым предчувствием поспешил к экзаменаторской. Он знал, хорошо знал, что Олесь и не заглядывал в конспекты, которые подарил неделю назад общежитийцам.