Золотые ворота. Черное солнце - [46]

Агитировать киевлян не было необходимости, каждый знал: кто не защищается, тот гибнет! Напротив, как только стало известно о сооружении вокруг мощного рубежа обороны, в райкомах и райисполкомах сразу же стало многолюдно. Тысячи, десятки тысяч заявлений, устных и письменных, пришлось рассмотреть в те дни киевским партийным органам. Ученые и домохозяйки, актеры и пенсионеры, ученики и инвалиды просили использовать их на строительстве оборонительных сооружений. Но, кроме желания быть полезными Отечеству, у них не было ничего: ни лопат, ни кирок, ни другого инструмента. А где их взять? Пришлось срочно провести рейд по всем товарным складам по выявлению кирок, тачек для перевозки земли, ломов, лопат и создать несколько столярных мастерских для изготовления держаков. А сколько других не менее важных проблем ежедневно, ежечасно возникало перед райкомами! Как доставить тысячи людей к местам работ? Как организовать для них бесперебойное питание, культурно-политическое и санитарное обслуживание? Где разместить окопников на случай ненастья?

Но, несмотря ни на какие трудности, все эти проблемы успешно разрешались, и каждое утро по Васильковскому тракту автомашины вывозили из Киева новые партии окопников. Ежедневно тысячи людей прибывали в Виту-Почтовую и растекались по участкам, чтобы влиться в ряды землекопов.

В бригаду Пелюшенко тоже прибыло пополнение. Худенький, как засохший опенок, низкорослый старичок с непомерно большой головой над узенькими плечами. Приковылял на участок, опираясь на сучковатый посошок. Женщины уже начали работу, потому никто из них не обратил внимания на прибывшего старичка, и он сиротливо маячил над глубоким рвом, как стебель лебеды на юру. Только когда послышался его слабый голосок: «Эй, кто тут старший?», — подняли головы. С любопытством разглядывали живые мощи в полотняных штанах и выцветшем вельветовом пиджачке старинного покроя, наверное еще в прошлом столетии вышедшего из моды.

— Так кому я должен представиться? Кто тут старший?

Из глубины рва послышался нарочитый кашель бухгалтера. Старик снял соломенный брыль, несколько секунд постоял с опущенной головой, точно хотел, чтобы все непременно обратили внимание на его удивительно густую, сплошь седую шевелюру.

— Адам Викентьевич Шепшинский, — отрекомендовался он галантно. — К вам в бригаду прислали на помощь…

Окопницы ахнули от удивления:

— Да какая же от вас может быть помощь, когда вам и хлеб-то нечем жевать?

— И кто только ему дорогу сюда показал!

— Опоздали, дедусь, годиков на сорок со своей помощью…

— Что за глупые шутки! Кому нужна такая помощь?

— Ну, чего раскудахтались! — рассердился Шепшинский. — Никто не думал с вами шутить. Я сам попросился в лучшую бригаду…

— Если не секрет: скажите, что вы собираетесь тут делать? — уперев руки в пышные бедра, спросила Явдоха Нечипайло.

— При желании работа везде найдется.

— Но у нас и лопаты лишней нет.

— А лопата мне совсем ни к чему. Прибыл я не лопатой орудовать, а оказать вам посильную помощь. Может, водички холодной принести или свежую газетку достать. А может, и латку кому наложить. Одежа на такой работе как на огне горит, а я, представьте себе, уже больше пятидесяти лет портняжничаю. Графам, князьям фраки шивал, — он поставил свою корзинку под грушей, давая тем самым понять, что никуда уходить не собирается.

Девчата замолчали. Да и что могли они возразить, если старик говорил правду. Свободный от рытья земли человек очень нужен был в бригаде. Дни стояли жаркие и сухие, тринадцатилетний водонос Миколка, присланный из ближайшего колхоза, не успевал снабжать водой землекопов. Людей мучила жажда, а еще больше голод по фронтовым новостям. Потому и приходилось то и дело отрывать кого-нибудь от работы, чтобы послать к колодцу или в штаб за газетами.

— Ну что же, Адам Викентьевич, беритесь тогда за дело, — примирительным тоном сказала Явдоха. — Вон ведро, идите к колодцу по воду. Завтрак не за горами, а мы еще и глаз не промывали.

Не успел Шепшинский добраться до колодца, как на участке появилась пожилая крестьянка в белом полотняном фартуке, что приносила раньше косу. Поздоровавшись, сняла со спины узелок, разостлала возле груши дерюжку и стала раскладывать на ней только что вынутые из печи пироги, вареную картошку, огурцы, лук. Еще во время первой встречи надумала старушка готовить окопникам завтраки. Но могла ли она одна накормить столько ртов! Потому и пошла по дворам односельчан:

— Дело это, бабы, народное. Видели, какой ров собираются городские вырыть? Не ров — настоящая пропасть. Фашист непременно в ней ноги себе сломает. Вот и надо землекопам харчами помочь. Да и велико ли дело: сварить и по дороге на работу отнести? Может, и нашим детям чужие матери обед сварят…

— Святую правду говоришь, Мотря, — соглашались, кивали головами молодицы. — Будем готовить. Пусть лучше своим достанется, чем Гитлеру отдавать!

Словно сговорившись, женщины окрестных сел тоже решили снабжать киевлян харчами. Каждое утро, еще до восхода солнца, из Виты-Почтовой, Крюковщины, Белгородки, Чабанов, Янковичей, Круглика к линии обороны тянулись с узелками крестьянки, чтобы накормить землекопов. И пусть они не были грозой для врага, пусть в ряду победителей не называют имен тех простых колхозниц, но знайте, грядущие поколения: безымянные труженицы, которые носили окопникам еду, перевязывали раненых, поили усталых бойцов и показывали глухие тропы окруженцам, тоже ковали нашу общую великую победу!