Золотые ворота. Черное солнце - [45]

Понурый, вернулся он на свой участок. Возле раскидистой груши уже сбились в кучу перепуганные девчата. Увидев Олеся, заговорили:

— Ты где пропадал? Мы уже думали: несчастье случилось.

— За самолетами погнался: решил хоть одного за хвост поймать.

— А гляди, длинным дрючком и достал бы, — серьезно сказала одна из девушек, вытряхивая из волос песок. — Так низко, дьяволы, летают, что доплюнуть можно.

Олесь закурил папиросу и прыгнул с лопатой в окоп. Спрыгнул и окаменел: прислонившись лицом к откосу, недвижно стояла на коленях Ольга Лящевская. Голова чуть-чуть наклонена вперед, руки тяжело обвисли. Если бы не струйка крови, стекавшая по подбородку на тугую белокурую косу на груди, могло показаться, что Ольга сидя задремала. Но кровь… Опасливо присел возле женщины, тронул за плечо:

— Что с тобой, Ольга?

Не ответила. Тогда он заглянул в полуоткрытые, остекленевшие глаза — и страшный крик вырвался из его груди:

— Ольга убита!

…В полдень по всей линии оборонительных работ начала спадать пыль. Лишь на одном участке не рассеивалась желтая мгла, потому что там никто даже не подумал о еде. Как ошалевшие, люди упорно вгрызались в глинистую землю, подавляли душевную боль в тяжелой работе. То был участок Пелюшенко. Большое горе объединяет людей, сплачивает их. Гибель Лящевской объединила окопников, сцементировала в единую семью. Никто не произносил громких речей, никто не агитировал, но все как-то сразу почувствовали себя родными. Молча спустились на дно рва, молча взялись за работу. Об отдыхе будто забыли. Даже Ландык, не разгибаясь, швырял землю до самого вечера.

Только перед закатом солнца, когда привезли ужин, люди выпустили из рук кирки, лопаты, тачки. Медленно опустел темный ров. Окопники готовы были упасть на стерню и забыть обо всем на свете. Но Пелюшенко с несвойственной ему строгостью приказал:

— Без ужина никому не ложиться!

Нехотя мыли натруженные руки, нехотя брались за ложки. Олесь тоже присел к общей миске. Но есть совершенно не хотелось: перед глазами стояла Ольга. Никак не мог поверить, что она ушла от них навсегда. Кому мешала эта кроткая, добрая женщина? За какие грехи пришельцы осиротили ее маленького Сергейку?.. И вдруг ему представилось, что где-то на дороге лежит и его мама с засохшей, как у Ольги, кровью на подбородке. Он изо всех сил тряхнул головой, развязал торопливо сумку и, чтобы утолить жажду, стал жевать недозревшее яблоко. Разровнял газету, в которую дед завернул харчи, машинально пробежал глазами по полосе. Это был «Коммунист» от 14 июня 1941 года.

«Две недели прошло, а 14 июня уже далекая история», — подумал Олесь. И какой-то странной показалась ему статья народного артиста Украины Крушельницкого о творческих успехах Харьковского театра имени Шевченко, и передовая о трудовых успехах дунайских рыбаков, и сводка Наркомзема республики о ходе сева яровых. Но вот его взгляд остановился на сообщении ТАСС.

«…в иностранной печати стали муссировать слухи о близости войны между Германией и СССР. По этим слухам: 1. Германия якобы предъявила СССР претензии территориального и экономического характера, и теперь идут переговоры между СССР и Германией о заключении нового, более тесного соглашения между ними; 2. СССР будто бы отклонил эти претензии, в связи с чем Германия стала сосредоточивать свои войска у границ СССР с целью нападения на СССР; 3. Советский Союз, в свою очередь, якобы стал усиленно готовиться к войне с Германией и сосредоточивает войска у границ последней. Несмотря на очевидную бессмыслицу этих слухов, ответственные круги в Москве все же признали необходимым, ввиду упорного муссирования этих слухов, уполномочить ТАСС заявить, что эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны.

ТАСС заявляет, что: 1. Германия не предъявляла СССР никаких претензий и не предлагает какого-либо нового, более тесного соглашения, ввиду чего и переговоры на этот предмет не могли иметь места; 2. по данным СССР, Германия неуклонно соблюдает условия Советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, вследствие чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы…»

Какая горькая ирония судьбы! Олесю стало больно от прочитанного. «Как могло случиться, что ровно за неделю до нападения фашистских орд «ответственные круги» в Москве заявляли на весь свет, что «Германия неуклонно соблюдает условия Советско-германского пакта о ненападении», а всякие упорные «слухи о намерении Германии разорвать пакт и совершить нападение на СССР» лишены всякой почвы и являются «неуклюже состряпанной пропагандой»? Кому понадобилось притупить бдительность советских людей в канун войны?..»

— Ну, что там нового пишут? — без всякого интереса спросила его Оксана.

Олесь не ответил. Смял газету и швырнул ее прочь.

VII

Тогда еще солнце не куталось в дымы пожарищ и вечерами далекие зарева еще не лизали небосвод на западе, но опасность фашистского нашествия уже студено дохнула на столицу Украины, тенью тревоги отразилась на лицах киевлян. Не с каждым днем, а с каждым часом все безлюднее становился город. Будто беспощадная метла выметала из него людей: кого на фронт, кого в далекие края Алтая или Зауралья, а кого на строительство оборонительных сооружений. Пустели квартиры, закрывались учреждения и предприятия. Даже на крупных заводах оставалось такое мизерное количество рабочих, что его едва хватало, чтобы не прекращать производство. Единственными местами, где бурлила жизнь, были райкомы партии и райисполкомы. Совещания, заседания, приемы посетителей. Это там раздувались горны, в которых ковались мечи победы, это там начинались бастионы Киевского укрепрайона.