Золотые миры - [57]

Неотвратимо манит в чащу.

А дальше — тихие скиты

И перезвоны колоколен,

Где не боятся темноты,

Где день печален и безболен…

Там, не считая тихих дней,

Забыть себя, забыть о мире,

И слушать древний звон церквей,

И шум сосны, и песни Вири.

30/ XII, 1924

«Бери меня! Целуй! Замучай!..»

Бери меня! Целуй! Замучай!

Смотри в глаза, смотри смелей!

О, позабудь тот странный случай

Уже давно минувших дней.

Раздень меня! Что хочешь, делай.

Я для тебя добра и зла.

Я душу вырвала из тела,

Безумьем совесть залила.

Лишь полюби меня раздетой,

Униженной и смятой тут.

А после не глумись над этой,

Над самой лучшей из минут.

30/ XII, 1924

«С Новым Годом, дожди и туманы…»

С Новым Годом, дожди и туманы,

Опостылевший, мокрый Сфаят!

С Новым Годом, далёкие страны,

Где найду я потерянный клад.

Пусть и вся наша скучная повесть

Станет яркой, как день, с этих пор.

С Новым Годом, проклятая совесть,

Неотвязный педант-гувернёр!

1/ I, 1925

«За тяжёлой занавеской…»

За тяжёлой занавеской

Хорошо грустить.

Машинально арабески

На столе чертить.

Думать, что на вольной воле

Шумно и светло,

Что бушует ветер в поле

И стучит в стекло.

Тихий дождь тоску наводит

Скучен сон бытья…

Друг мой, в жизни всё проходит,

И любовь моя.

7/ I, 1925

Мамочке («Ты, как призрак, встала предо мной…»)

Ты, как призрак, встала предо мной,

Я сквозь сон тебя лишь угадала.

Белая, с мигающей свечой,

Надо мной ты, тихая, стояла.

Крепкий сон и крепкая тоска —

Всё слилось с твоей улыбкой милой.

Я спала. И бледная рука

Надо мной задумчиво крестила.

7/ I, 1925

Портрет («Старая, как мир, старушка…»)

Старая, как мир, старушка,

День-деньской с утра ворчит,

Косо смотрит на игрушки,

На весёлые лучи.

Звонкий шум ей режет ухо,

Яркий свет глаза слепит.

Смотрит холодно и сухо,

Неохотно говорит.

Надоел ей мир лукавый,

Опостылела земля.

Ноют хрупкие суставы,

Кости старые болят.

Лишь порой сверкнёт, как знамя,

Как неотвратимый бред,

Что за хмурыми плечами

Только восемнадцать лет.

Но сильны, сильны отравы,

Вечно стар ленивый взгляд.

Ах, болят, болят суставы,

Кости старые болят.

7/ I, 1925

Трепет

I. «Старая, как мир, старушка…»

Как тяжесть страшного недуга,

Тоска всё шире и темней.

Тебя, неведомого друга,

Опять я видела во сне.

Пусть страшен день и ночь тревожна,

Ведь в жизни — пусто и темно,

Душа, в тоске о невозможном,

Всё чаще просится на дно.

И всё сильнее запах тленья

От комьев вспаханной земли.

И, как безумные виденья,

В даль уползают корабли.

И всё мучительней и чаще

Я вижу чувственные сны…

Ты будешь мне вином пьянящим,

Дурманным воздухом весны.

Так что ж? Люби, целуй, замучай,

Сотри в моих глазах испуг,

И будь мне радостью певучей,

Загадочный далёкий друг!

II. «О том, что было, и о том, что будет…»

О том, что было, и о том, что будет,

Я долго думаю, пока не сплю.

Я верю: где-то есть другие люди,

Которых я уж и сейчас люблю.

И жизнь мне даст красивые созвучья,

Слова, ещё которых в мире нет,

И самый робкий день мой будет лучше

Всех самых длинных и тревожных лет.

И в мыслях о грядущем, о Париже,

Душа цветёт и кровь стучит больней…

Вот почему я ничего не вижу

За вереницей однозвучных дней…

III. «Я дала обет молчанья…»

Я дала обет молчанья.

День без слов и ночь без сна.

А за хмурыми плечами

Начинается весна.

Пусть дожди тоской дурманят, —

Пахнут травы, даль ясна,

И в предутреннем тумане

Начинается весна.

IV. «Я заснуть не могу — так взволнована…»

Я заснуть не могу — так взволнована

Этим длинным и нервным письмом.

Словно яркой мечтой очарована —

Я тоскую над прожитым днём.

Я — несмелая девочка скромная,

С мутным блеском потушенных глаз,

Я, в тоску безнадёжно влюблённая,

О, я знаю мучительный час!

Слишком много хотела от жизни я,

И в безумстве я буду права.

Только жалкой, измятой, униженной

Я найду золотые слова.

16/ I, 1925

«День цветёт загадочно и просто…»

День цветёт загадочно и просто,

Чья-то тень упала на порог.

Ах, скорее на пьянящий воздух,

В даль блестящих, вьющихся дорог!

Я молчу. Я всё храню и помню,

Только боль растаяла, как дым.

Здесь, у маленькой каменоломни,

Мы всегда тревожно говорим.

На тачанках где-то камни возят.

Озеро спокойное блестит.

Кружевными листьями мимозы

Что-то радостное говорит.

Здесь всегда спокойно и красиво,

Мир отсюда ярче и пестрей.

Я недаром стала молчаливей

В невесёлой комнате моей.

Ах, скорей, скорей на пьяный воздух!

Стихнет боль испуганной души.

Кружевными листьями мимозы

Что-то радостное прошуршит.

21/ I, 1925

«Над глухими черепицами…»

Над глухими черепицами

Сонно плавает звезда.

Всё больней и чаще снится мне

Роковое «никогда».

Приходи ко мне, незванная,

Тихим шорохом теней.

Обведи улыбкой странною

Стены комнаты моей.

За притворенными ставнями

Чутко слушай и молчи.

Освети дрожащим пламенем

Белоснежный ствол свечи.

Нежно, в ткани паутинные,

Словно в саван, заверни…

А над тёмною долиною

Пусть качаются огни.

Погрусти со мной, о бедненькой,

О душе, смотревшей ввысь.

И на завтра, за обеднею

Безыскусно помолись.

Хрустни хрупкими запястьями,

Вылей жизнь мою до дна.

Дай последнего проклятья мне

И последнего вина.

И придёт тоска безвременья,

И настанет «никогда»…

А над жалобным и временным

Всё качается звезда.

Спой мне песню, странно-белая,

Чтобы слаще было спать.

Положи меня, несмелую,

На железную кровать.

Ночью звёздной, ночью светлою

Так легко и просто умирать.