Золотые эполеты - [91]

Ссадина на голове, хотя и подсохла, но вдруг начала нестерпимо болеть. Наперекор боли Кондрат постарался придать своему лицу беззаботное выражение. Он вошел в операционную госпиталя. Но там не было Богданы. Екатерина Александровна передала ему ключ от квартиры и сказала, что Богдана сейчас отдыхает после ночного дежурства. Он отправился на квартиру и тихо, как только мог, чтобы не потревожить отдыхающую, вошел к ней в комнату.

Богдана спала в постели. Он опустился на стул, стоящий рядом с кроватью, но через несколько минут Богдана открыла глаза, очевидно почувствовав его присутствие. Увидев его, она радостно воскликнула, но заметив повязку на его голове, решив, что он ранен, вскочила с постели и бросилась к баулу, в котором у нее хранились лекарства и перевязочные средства.

— Ты ранен? С этим шутить нельзя, — тревожно сказала она.

— Да не обращай внимания, это ерунда, просто царапина, заживет.

— От этих царапин у нас в госпитале каждый день умирает несколько человек. Знаешь, что такое госпитальная гангрена или антонов огонь? Не дай Бог! Произойдет заражение и его уже не остановишь. Сам Николай Иванович Пирогов помочь ничем не сможет.

И сколько Кондрат ни убеждал ее не волноваться из-за этой ничтожной раны, для Богданы все его доводы оказались неубедительными. Она сняла повязку с его головы, осмотрела рану, быстро разогрела воду, побрила волосы возле раны, промыла ее, продезинфицировала какими-то жгучими снадобьями, потом перевязала. Заставила выпить склянку какого-то очень неприятного на вкус лекарства. Затем, невзирая на все протесты Кондрата, уложила его в кровать, где только что отдыхала сама. Под его раненую голову заботливо подложила подушку.

— Отдыхай. Закрой глаза и постарайся заснуть, — голос у Богданы стал строгим и убедительным. Кондрат почувствовал, что он никак не может ее ослушаться. Он попробовал закрыть глаза, но все же заснуть никак не мог. Ему хотелось смотреть на сидящую рядом Богдану, и он не выдержал, стал это делать украдкой. Она заметила это и поняла, что он все равно не уснет, усмехнулась, придвинула стул ближе к кровати и положила свою холодную ладонь на его горячий лоб. Ему показалось, что боль от раны утихает. По всему его телу разлилась какая-то блаженная, успокаивающая радость. Вдруг она сказала:

— Знаешь, Кондратушка, а я все же очень глупая была. И сейчас простить себе не могу за это.

— О чем ты? — не понял он ее.

— Да вот упрекаю себя за то, что столько времени знать о себе не давала. Вот ведь какая на меня дурь нашла.

— А все же почему?

— Да все из-за гордости. Понимаешь, из-за глупой бабьей гордости. Обиделась я. Думала, что твоя любовь ко мне пошатнулась. Умереть даже решила, а потом еще и потому, что думала, зачем я тебе такая? Понял?

— Понял… Я давно это, Богданка, понял, потому тебя почти два года искал. Всю Одессу изъездил, тебя разыскивая. И другие города. Ох, какая ты все же вредная!

— Да, вредная… Недалеко от тебя в этом ушла. В ответ он обнял ее и стал целовать.

— Погоди, — она выскользнула из его объятий. — Не все тебе еще рассказала.

— Ну, рассказывай…

— Вот потому, что я глупая была, и жалею о том. Пойми, милый, сколько времени мы с тобой зря потеряли, живя врозь. Жаль. Мы ведь давно могли быть вместе.

— Конечно, — согласился Кондрат.

— Вот видишь, любый мой. А теперь я тебе вот еще что скажу: война идет, а мы с тобой прятаться за других не умеем. Не такой, знать, породы и характера. Все впереди других в огонь лезем и каждую минуту я или ты погибнуть можем. Верно?

— Я об этом давно думаю.

— Так вот, знай: если меня сейчас пулей или бомбой убьет, то я приму смерть счастливой, потому что тебя встретила, любимый…

— Я во всем с тобой согласный, Богдана.

— Вот видишь! Значит, и счастье к нам прибилось.

— Ой, как верно ты сказала, любонька, ой, как верно! — ласкал ее Кондрат.

Они были в самом деле счастливы. Слова Кондрата заглушил взрыв, где-то недалеко разорвалась бомба.

— Это английское дальнобойное орудие, что против третьего бастиона стоит, ударило. Грохот сильный, потому что снаряды у них громадные и тяжелые. Шесть таких снарядов — десять лошадей в упряжке еле-еле к батарее подвозят. Один такой снаряд может целый дом двухэтажный развалить.

Его объяснение снова покрыл такой же силы новый взрыв. Видно, второй снаряд разорвался опять совсем недалеко. Пожалуй, даже ближе, чем первый.

— Ну, это, наверно, последний, — уверенно сказал Кондрат.

— Отчего ты так думаешь?

— Таких снарядов у англичан маловато. Их англичане в Крым из самой Англии везут, а потом из Балаклавы сюда под Севастополь за шестнадцать верст на лошадях. Нынче ночью мы на их батарею пойдем.

— Ну как же ты пойдешь? Ты же ранен? Сегодня ночью тебе никак нельзя. — На темных глазах Богданы показались слезы.

— Но я… я… — спохватился Кондрат, что сказал лишнее. — Я только схожу на ночную вылазку с Бирюлевым. И вскоре вернусь. Зато у меня завтра снова весь день будет свободный. Ведь ты сегодня ночью тоже будешь дежурить в госпитале? Значит, завтра будешь отдыхать. И мы снова встретимся. Хорошо?

Но Богдану не так-то легко было успокоить. Работая в госпитале, она уже хорошо знала из опыта, что такое вылазка. Она знала, что более половины из такой ночной вылазки возвращаются «ногами вперед» или ранеными. «Ногами вперед» — означало убитыми. Был строжайший приказ не оставлять убитых на поле боя и доставлять их обязательно в тыл, потому что интервенты оскверняли и глумились над трупами.