Золотые эполеты - [88]

В таких случаях Кондрату приходилось оставаться на квартире одному, и он был рад, когда его ожидание оживлялось приходом Екатерины Александровны.

Чуткая, добрая, бесконечно отзывчивая, понимая, как мучительно этот здоровенный моряк ждет возвращения своей возлюбленной, она пыталась как-то скрасить его вынужденное одиночество. Ей удавалось сразу заинтересовать Кондрата своими рассказами.

Хитрово была образованной, начитанной женщиной. Она хорошо знала о действительном положении на фронтах войны, была знакома с международным положением России, читала многие иностранные газеты, которые регулярно получал Пирогов. Получала письма от известных общественных деятелей, вела тайную корреспонденцию с самим Герценом. Она знала многое такое, о чем даже не подозревали окружающие. Будучи патриоткой, в то же время критически воспринимала те негативные явления, которые существовали в то время в высшем обществе.

От нее Кондрат узнал, что большая часть боеприпасов, снаряжения, обмундирования, продуктов питания не доходит до защитников Севастополя, потому что самым хищническим, наглым образом разворовывается интендантами и военными чиновниками разного ранга, заседающими в штабах, снабженческих и транспортных учреждениях. Не знал он, что и сам государь император бессилен справиться с этой окружающей его вельможной, бюрократической кликой казнокрадов, взяточников, спекулянтов. Что эта клика разворовывает все: и деньги, и солдатские продукты, и даже порох. Что продукты питания, если не похищают, то заменяют никуда не годными, гнилыми, отчего болеют и умирают солдаты и моряки.

— Отчего же государь император все же не покарает мошенников? — спросил Кондрат, слушая рассказы Екатерины Александровны.

— Потому что нашему государю нужны льстецы, беспрекословно выполняющие все его распоряжения. Вот поэтому на высшие посты армии и флота он выдвигает таких деятелей, вроде ловкого светлейшего князя Меньшикова, недалекого ханжу Евграфа Дмитриевича Остен-Сакена и нынешнего главнокомандующего князя Михаила Дмитриевича Горчакова. Они люди покладистые и пекутся только о личном благополучии. Вот причина, почему везде безразличное отношение к преступлениям. И причина превосходства над нами иностранных войск, окруживших Севастополь.

С такими характеристиками Меньшикова и Остен-Сакена Кондрат согласился.

— Но я думаю, что государь император не знал, что назначил таких. Верно ему доложили — он поверил. Я не знаю еще, каков наш новый главнокомандующий, его превосходительство Горчаков.

— И не узнаете, — рассмеялась Екатерина Александровна.

— Это почему?

— Очень просто: новый главнокомандующий, как и два первых, очень осторожный человек. Они почти не участвуют в боях, поэтому вы их и никогда не увидите.

— Вы хотите сказать, что они трусы?

— Трусы не трусы, но участия в боях эти генералы избегают. Екатерина Александровна улыбнулась и покачала уже начавшей седеть головой.

— Ах, Кондратий Иванович, Кондратий Иванович…

— В чем я повинен? — с недоумением поднял брови мичман.

— Ни в чем… Но какой же вы, однако, наивный.

— Наверное, недоверчивый. Такими у меня все были в роду. И дед мой, и отец. Не хочется мне зря плохо о человеке не только сказать, но и подумать, — с жаром возразил Кондрат. — Я хочу разобраться, за что же я воюю. Поймите, очень хочу. Вам я верю, потому что вы такая… образованная, и еще за то, что вы свою барскую брезгливость к простому народу преодолели и пошли спасать солдат и мою Богданку спасли. Вот потому я верю вам. Раньше мне было ясно, что нашу черноморскую землю я должен освобождать от тех, кто ее отнимал и опять зарится отнять. Ну, от османов, значит, их союзников — англичан да французов.

— Ой, как верно вы говорите! Захватчики они, — подтвердила кивком головы Хитрово.

— Вот так я и думал, пока третьего дня меня один английский офицер-пленный не смутил. Тот англичанин, которого я сам во время вылазки скрутил. Спрашивает его командир нашего отряда лейтенант Бирюлов:

— Ну зачем, сэр, вы нашу землю воевать пошли? Ведь это разбой, пиратство. А он в ответ — показал медаль. На ней изображен султан турецкий, королева английская Виктория и император французов — Наполеон III. Мы, говорит он, справедливость отстаиваем — за турок заступаемся. Это, мол, не разбой, а защита слабого народа. Кроме того, — он перевернул медаль: — вот читайте, что написано с другой стороны — за просвещение. Вы отсталая страна, а мы просвещение несем. Кто миру паровую машину дал? Мы, англичане. Кто пароход создал? Опять мы. У нас парламент, а в вашей России — царь-деспот… и крепостное право — вы рабская страна. Вот за свободу, за просвещение мы и воюем. А я, говорит он, мученик за просвещение и свободу… — и стал тут плакать. Нам всем его жалко стало. Гляжу я, а у переводчика нашего, флаг-офицера Ухова, тоже на глазах слезы выступили — жалко ему стало англичанина. И допрашивающий его лейтенант Бирюлов махнул рукой, на этом допрос и кончился. И у меня к горлу тоже комок подкатил. Бирюлеву, видно, стало стыдно за свою слабость. Он вдруг как гаркнул «увести пленного!» А когда его увели, он говорит нам: «Ну, чего вы раскисли, господа? Ведь это война, а не игра в казаки-разбойники». — Так что же, Екатерина Александровна, все же против кого я воюю — против просвещения?