Золотые эполеты - [86]

Севастопольцы адаптировались в условиях бесконечных бомбардировок. Как говорится, привыкли к опасности, которая угрожала каждому. Эта привычка наложила какой-то особый отпечаток на лица всех, с кем встречался Кондрат в городе. Люди приспосабливались к опасностям и даже к возможностям внезапного штурма осаждающих город. В уцелевших домах окна были превращены в бойницы, некоторые улицы перегораживали баррикады, выросли батареи на площадях и перекрестках.

В кварталах, близких к бастионам и позициям, разместили палатки и бараки, где на матрасах из соломы лежали раненые, ожидавшие медицинской помощи. Раненых было столько, что порой люди умирали, не дождавшись помощи. С линии обороны города круглосуточно поступали новые партии раненых. Все места в госпиталях были забиты. Теперь главный перевязочный пункт разместился в большом здании бывшего дворянского собрания. В поисках Богданы Кондрат не преминул заглянуть и сюда. Какой-то госпитальный страж попытался было преградить ему путь, но мичман так решительно открыл дверь и шагнул через порог, что страж ретировался. Видно, на стража произвели впечатление то ли морская военная форма мичмана, то ли его рослая богатырская фигура, потому что, шагнув в покой, Кондрат уже беспрепятственно пошагал из палаты в палату, стараясь не задеть плотно прислонившиеся друг к другу ряды кроватей, на которых под серыми одеялами лежали раненые. Кондрат закашлялся от спертого воздуха, пропитанного лекарствами. Он глянул на раненых, которые стонали, кричали в забытьи, просили помощи, и вдруг почувствовал, что у него от увиденного закружилась голова. Чтобы не задохнуться от спертого воздуха, он, собрав все силы, быстро пересек эти палаты, вошел в следующую комнату и очутился в помещении, где уже не было кроватей, а прямо на паркете стояли носилки с ранеными, а невдалеке стояли два стола, возле которых суетились мужчины и женщины в коричневых, похожих на монашеские рясы, балахонах. Лежащие на носилках раненые, так же как и в других комнатах, стонали, молили о помощи. Кондрат опять почувствовал ужас перед этими бесконечными человеческими страданиями. Он хотел было быстро уйти из этой комнаты, чтобы не видеть, как на столе оперировали очередного больного, но его внимание отвлек сильный мужской голос коренастого, лысоватого человека, который стоял у стола и властно командовал двум женщинам.

— Скорее следующего, живее! — говорил врач.

Женщины расступились, и два дюжих санитара положили на стол обнаженного раненого. Санитары умело распластали на столе стонущего от боли раненого, а две женщины протянули врачу похожий на нож инструмент, а затем лопатку, на которой были комочки какой-то белой массы. Врач быстро осмотрел раненого, приказал сестрам вытянуть его руку и стал быстро ее обмазывать белой массой, которая была у него на лопатке.

— Надо ампутировать пальцы. Скорее хлороформ, — и обратился к санитарам: — Держите его крепче.

Когда в руках лысоватого блеснула острая сталь, Кондрат не выдержал и отвернулся, и в этот момент он увидел женщину, стоящую к нему спиной, в коричневом широком платье. У него вдруг учащенно забилось сердце. Коричневое широкое платье скрывало очертания ее фигуры, но все же что-то очень знакомое заставило его вскрикнуть. В этот момент женщина повернула к нему лицо. И у него уже не было сомнений.

— Богдана! Богдана! — окликнул он ее так, что все в операционной: доктора, санитары и сестры — все вдруг обернулись на его голос.

Да, это была она. И она тоже узнала Кондрата. Им было нелегко сразу узнать друг друга, потому что оба были в незнакомой одежде. Он в форме мичмана, а она в широком, похожем на рясу платье, в белом переднике и белой шапочке.

Оба, изумленные неожиданной встречей, несколько мгновений разглядывали друг друга, после чего бросились друг к другу в объятия. Но объятие было недолгим. Богдана через мгновение метнулась к операционному столу и стала перевязывать окровавленную руку раненого. Она успела только крикнуть: «Подожди, Кондратушка. Подожди, милый!» — косясь на врача, который строго указывал ей:

— Вы только не очень-то туго стягивайте повязку.

Наконец, Богданка забинтовала руку раненого и снова подошла к Кондрату, хотя врач уже властно командовал санитарам:

— Скорее, скорее давайте следующего!..

И санитары уже потащили на операционный стол нового раненого.

— Вот так-то, Кондратушка, я работаю и день и ночь. Вчера перевязала сто пятьдесят раненых, а их тут пропасть.

Она говорила своей ласковой, певучей скороговоркой, а он смотрел на нее, похудевшую с появившейся горькой складочкой в уголках губ, которой раньше у нее не было. И глаза ее, показалось ему, ныне стали больше, пристальнее, чем прежде. От ее коричневого платья шел какой-то совершенно чужой запах. Это была смесь запахов лекарств, которым здесь было пропитано все: и воздух, и люди, и операционный стол, на котором лежали раненые.

— Мне надо еще немного гипса, — сказал хирург.

— Сейчас, — ответила Богдана и бросилась исполнять повеление врача.

— Извольте скорее, — продолжал требовать хирург.

Богдана очень ловко подбежала к бочонку, в котором находился гипс, набрала его на лопатку и подала хирургу.