Золотые эполеты - [85]

«Быстрый и меткий огонь наших двух пароходов, — вспоминает Нахимов, — произвел смятение как на берегу, так и в бухте. На одном из английских кораблей показался из-под палубы в большом количестве пар. Это указывало, что у судна был пробит паровой котел».

Свое донесение высшему начальству адмирал заканчивает многозначительно: «Молодецкая вылазка наших пароходов напомнила неприятелю, что суда наши, хотя и разоружены, но по первому приказу закипят жизнью; что метко стреляя на бастионах, мы не отвыкли от стрельбы на качке; составляя стройные батальоны для защиты Севастополя, мы ждем только случая показать, как твердо помним уроки адмирала Лазарева»[43].

Адмирал Нахимов был верен идее своего друга адмирала Корнилова. Он тоже считал, что Черноморскому флоту по плечу разгромить во много раз сильнейший англо-французский флот и тем самым освободить Севастополь от осады и уничтожить полчища интервентов в Крыму. Но царских чиновников и придворных, да и самого самодержца, было невозможно убедить. Вельможному бюрократическому окружению царя просто были чужды и непонятны мужественные, энергичные планы верных учеников прославленных флотоводцев Ушакова, Лазарева. Была чужда и непоколебимая вера в непобедимость матросов и солдат России, которые исповедовали Корнилов и Нахимов. План Нахимова царским военным чиновникам казался отчаянно-безумным. Чиновных бюрократов этот план просто пугал. Они шепотом называли Нахимова худородным, их раздражали его постоянные острые выступления против воров-интендантов, наживавших миллионы на поставках гнилых продуктов, негодного обмундирования и военного имущества защитникам Севастополя. Этим вороватым хищникам оборона Севастополя, в которой гибли тысячи людей, была выгодна.

Моряки, посланные Нахимовым на помощь защитникам бастионов, каждую ночь устраивали вылазки. Старались их проводить в самую ненастную погоду, заставляли интервентов дрожать в траншеях в постоянной тревоге и держать там большое количество войск, изнуряя их бессонницей. Интервенты очень боялись таких неожиданных нападений. Моряки во время внезапных атак показывали сноровку, ловко набрасывали арканы на ошеломленных английских и французских вояк. Этими арканами они вытаскивали из землянок и траншей не только рядовых, но и офицеров. Во время вылазок успешно действовали вместе с моряками черноморские казаки и пластунские отряды. Так, в ночь с 24 на 25 ноября 1854 года черноморские казаки восьмого батальона перехватили на Сапун-горе английский патруль, вмиг его связали и потащили за собой.

Кондрат не раз просил Бутакова послать его на берег для участия в вылазке. Молодому воину тоже хотелось показать свою казачью отвагу. Но, к своему огорчению, он неизменно получал от Бутакова отказ. Видя тяготение мичмана к подвигу, Бутаков решил закрепить за ним самое дальнобойное новейшее бомбическое орудие, установленное на носу парохода-фрегата «Владимир». Кондрат после участия в нескольких сражениях приобрел хороший опыт меткого канонира. Во время боя он искусно провел дуэль с артиллеристами английского винтового парохода. Сам Нахимов отметил его удачную стрельбу по вражеским кораблям. За это Кондрат получил благодарность от Григория Ивановича Бутакова.

— Не плохой у вас глазомер, мичман. Вы с толком продырявили корпус английского корабля… Очень умело. Даже качка вам не помешала попасть ядром в его борт. Молодец! — Он пожал руку Кондрату и посоветовал пройтись по Севастополю.

— Мне там нечего делать, — возразил Кондрат.

— Немного проветритесь, а то, поди, совсем пропахли пороховой гарью.

Кондрату действительно, как он говорил, на берегу нечего было делать. Он уже не надеялся, что может когда-либо повстречать в Севастополе Богдану. Последний раз его розыски в городе только разочаровали. Все справки, которые он тогда получил, говорили о том, что она не приезжала в город. Их медицинский отряд застрял где-то в пути, а где — никто так толком не знал. Видно, чтобы ее разыскать, надо было исколесить весь Крым. А в такую поездку он теперь направиться не мог. Ведь он человек военный. Он должен сейчас сражаться.

Полный таких невеселых мыслей, Кондрат все же воспользовался предоставленным ему отпуском и поехал, по совету Бутакова, пройтись по Севастополю. «Я и впрямь сильно пропах пороховой гарью, может быть, и проветрюсь», — утешал себя мичман.

Встреча в аду

Севастополь, который он видел до бомбардировок и теперь, когда они стали повседневными, сильно изменился. Из белого, чистенького он стал открываться серыми полуразрушенными домами, между которыми мрачно темнели черные, опаленные пламенем, развалины. Мокрый от зимнего моросящего дождя воздух рокотал как бы громами пушечной канонады. На улицах зияли глубокие воронки от залетавших сюда конгревовых ракет и бомб. Проломы в крышах и стенах зданий свидетельствовали, что сюда долетали и пушечные ядра. Жилые кварталы города, как и бастионы, носили следы артиллерийского обстрела. Артиллеристы не жалели город. Разрушали его с варварской жестокостью. Днем дальнобойные усовершенствованные пушки интервентов без успеха пытались подавить крепостную артиллерию русских фортов и бастионов. А ночью тяжелые бомбы и ракеты били по кварталам, стараясь навести ужас на жителей города.