Золотые эполеты - [50]

— Ей-богу, не соврал, еще при Дюке это повелось, но тогда так в глаза не бросалось.

— Постой, братец, не завирайся. Когда Дюк в Одессе появился? В 1803 году? Разве тогда у него порядка не было?

— Ох, ваше благородие, и тогда не особенно спокойно было, но и народу в Одессе не так много проживало. Погодите, я вам сейчас прочитаю. — Исправник подошел к полке и взял в руки небольшую засаленную книжечку. — Вот тут все есть. Тогда в Одессе находилось: три фабрики, тринадцать заводов, 23 мельницы, 171 лавка, а всего в городе — 192 дома. Все это я тогда и записал, когда в должность вступил.

— Молодец, Василий, но я спрашиваю о порядке.

— С той поры, ваше благородие, порядок у нас в городе на убыль пошел.

— Как на убыль? Объясни.

— Извольте-с. Я тогда в городе жил и, какой был порядок, хорошо знаю. С Турцией тогда война была, Дюк беспошлинный транзит установил через Одессу для крымских купцов. Ох, сколько тогда сразу открылось магазинов иностранных товаров, меняльных контор, коммерческих домов-банков, и созданы были магазины, где продавались беспошлинно все привезенные заморские товары. Да еще Ришелье добился разрешения после русско-турецкой войны 1806–1812 года прихода турецких судов в Одессу и введения торговли с нашими бывшими противниками. С той-то поры и завелась в Одессе бешеная спекуляция хлебом, пошло кругом крупное и мелкое воровство. Все мировое ворье, все спекулянты и мошенники хлынули к нам на поживу.

— Да ты, Василий Макарович, как летописец какой… Откуда ты сие все постиг?

— А я, ваше благородие, хочу знать, откуда пакость эта завелось, что мне теперь поручено выводить. Вот у меня тут и записано кое-что, я сейчас и прочту.

— Эй, Палашка, — крикнул он жене, — вынь из комода мою другую тетрадь и подай.

Полина Ермолаевна тотчас принесла тетрадку в сером переплете. Исправник надел очки и стал запинаясь читать: «Тогда из-за войны Турция не могла переправлять товары, и она их стала возить через Австрию во Францию. Ришелье выхлопотал для этой страны дорогу через Одессу Европу[11]. Одного только хлопка и тканей отправлено было 33131 кипа на сумму 11 миллионов рублей. Из Германии, Австрии и Франции товары в Турцию тоже шли через Одессу.

— Выходит, мы дрались с турками, а купцы усиливали нашего противника. На крови казаков и солдат прибыли наживали, — сказал с сарказмом Скаржинский.

— Все верно. На крови солдатской купечество отлично нажилось. Свыше двух миллионов рубликов пошло в ихние карманы. Недаром один литератор писал, что наша Одесса напоминает, скорее, какую-нибудь пиратскую контору, нежели благоустроенный порт. А другой историк города нашего отмечал, что общественное управление находилось в руках шайки мародеров, смотревших на общественное достояние как на источник наживы[12]. Вот так-то вернее и богатели некоторые в нашем городе. Цены на хлеб поднимали, а простой люд мер с голоду, затем тут и появилась черная болезнь — чума.

— Ну, это мы с тобой, Василий, знаем. То был 1812 год, война с Наполеоном. Мы тогда в боевых седлах сидели, под вражеские пули и картечь на лошадях с обнаженными саблями мчались.

— Точно, ваше благородие. Рубили врагов, живота не жалея.

— Ладно, Макарыч. Ты мне лучше скажи, что теперь у тебя творится. Хватит о прошлом, — прервал его Виктор Петрович. — Историки разберутся. Думал ли бессмертный Суворов, когда 10 июня 1793 г. приказал возвести при Хаджибее крепость, что она не уединенно будет стоять… Что она сделается важной частицей города — его Карантином, — пояснил Скаржинский и добавил: — В бытность свою на этой земле он вместе с Деволаном определил: «Здесь быть городу купно с гаванью…» И написал об этом в Петербург… Почему-то некоторые историки об этом замалчивают. Но народ будет помнить…

Исповедь

— У нас теперь совсем плохо, — понизил голос исправник. Он опустил седую голову. — Истинную правду говорю. Очень худо.

— Но ведь край-то наш процветает, а Одессу пшеничным городом зовут. Нам, помещикам, одно удовольствие приезжать сюда и сбывать зерно, шерсть и другие продукты. Торговля здесь расцветает. Мое имение называют фабрикой зерна и шерсти. Крепостной труд нам, помещикам, невыгоден, и богатство помещика ныне определяется не количеством крепостных душ, а количеством десятин земли. У меня все вольные землепашцы. Ни к чему мне раб и рабский труд. Мы, землевладельцы, даже учредили ныне общество сельского хозяйства во главе с военным губернатором, самим сиятельным князем Михаилом Семеновичем Воронцовым. Я тоже вошел в это общество. Мы даже недавно машину испытали господина инженера Глюка для снятия хлеба…

— Вот и кличут наш город пшеничным, да еще дешевым, — вдруг прервал своего воспитателя Кондрат. — А голодных, что лишены куска хлеба, да что куска, даже корки не имеют, видели?

Реплика Кондрата была неожиданной. Он до этого сидел молча, внимательно слушал собеседников.

— Интересно вы говорите, да только кое-чего не знаете или позабыли, а вот я добавлю… Когда я сюда скакал, то видел, что идут в Одессу люди искать работу. Идут голодные, разутые. По дороге падают, так и не дойдя до вашего пшеничного города… А когда я искал полицейский участок, то на «Привозе» видел у возов много спящих на мокрой земле людей, нищие они.