Золотые эполеты - [26]

Кондрат был терпеливым, внимательным слушателем. Ему можно было доверить все семейные секреты, и Скаржинский читал ему даже письма, написанные по-французски женой, переводя на русский язык некоторые строки. А Кондрат, в свою очередь, делился с Виктором Петровичем посланиями, написанными крупным, неровным почерком Богданы. В этих письмах постоянно звучала настойчивая просьба вернуться как можно скорее домой. Особенно настойчиво она звучала в письмах Богданы. В них Кондрат улавливал не только тоску его невесты по нему, но и более серьезную тревогу. И его охватывало желание бросить Питер с опостылевшей ему практикой в душной мастерской. Ему хотелось бежать к Богдане. Девушка стесняясь, не сообщила ему об измазанных дегтем воротах ее дома, но зато Наталья Александровна весьма подробно написала на французском языке об этом мужу.

Виктор Петрович был возмущен. «Вернусь в Трикраты, — говорил он, — выгоню мерзавца этого, кучера». И он перевел с французского это письмо своему воспитаннику. Лучше бы он этого не делал! Узнав, как мерзко обидели Богдану, Кондрат заметался по комнате. Его глаза пылали от гнева.

— Виктор Петрович, благодетель мой, отпустите меня в Трикраты, сейчас же. Я покажу этому Яшке, как издеваться и обижать людей!..

— Успокойся, милый, успокойся! Немезида над ним уже совершилась. Наш благородный, справедливый, как Дон Кихот, Варавий уже покарал его.

И он рассказал ему, как красочно описала Наталья Александровна процесс мытья в дегте, который совершил над Яшкой кузнец.

Такое сообщение несколько охладило пыл Хурделицы. Но только ненадолго и он, набравшись смелости, попросил хозяина закончить срок практики в мастерских.

— Мне уже досконально ведомо все, что касается паровых машин, их починки. Теперь я в мастерских время провожу без пользы. Ведь устройство механизмов я добре знаю, полное разумение на сей счет получил. Не извольте сомневаться. Сам смогу их работу наладить, так что отпустите меня немедля домой, — убеждал он Скаржинского.

Но тот его мольбы выслушал с неудовольствием. И не потому, что не верил или сомневался в том, что говорил Кондрат. Виктор Петрович считал, что Кондрат должен все же получить производственную практику. «Кашу маслом не испортишь, — думал хозяин. — Пусть пройдет, как надо, немецкую выучку». Да и у Виктора Петровича было еще немало дел в столице.

— Не торопись, братец! — похлопал он по плечу нетерпеливого Кондрата, — не торопись! К весне поедем домой. Терпи казак!

Тоска

В это время Богдана в далеких Трикратах, по-прежнему находилась в состоянии мучительного ожидания. Забота и внимание к ней хозяйки усадьбы не могли ее успокоить. Тревога усиливалась с каждым днем. Она по-прежнему не могла избавиться от мысли о том, что у нее в чреве растет дитя, что скоро этот плод тайного прегрешения станет явным и все в поселке узнают об этом, тогда не только ее, но и Кондрата ждет всеобщее осуждение, насмешки до конца их жизни.

А самое ужасное, что об этом позоре узнают и те люди, которых она любит и уважает, люди самые ей близкие и родные, что тень позора упадет и на ее благодетельницу — Наталью Александровну, которая заботится о ней, как о родной дочери. Узнают, конечно, и Виктор Петрович, и мать Кондрата, и справедливый кузнец Варавий, который так заступался за нее. А как будет торжествовать тогда Яшка! Такие мысли невыносимо терзали бедную Богданку, и по-прежнему ужасно было то, что она с этими мыслями была день и ночь наедине. Ей не с кем было ими поделиться. Лишь ночью, в сонном забытье, она стонала и плакала оттого, что не смела ни с кем поделиться. Ее настроение улавливала чуткая Наталья Александровна, и на другой день за утренним кофе она спрашивала ее о причинах ее поведения. Хозяйка участливо смотрела на нее. Богдана отводила в сторону взгляд, в ответ только просила:

— Ой, не надо, не надо спрашивать, Наталья Александровна! И, пожалуйста, извольте не беспокоиться. Я сама не знаю, почему стонала ночью. Может, сон какой-нибудь приснился.

— У тебя, милочка, шалят нервы. Не думай так много об этом. Все будет хорошо. Не забывай, Богдана, перед сном умываться холодной водой. Это успокаивает нервы. Человек должен нормально спать…

В ответ Богдана обещала исполнять советы хозяйки, а сама еле сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Наталья Александровна делала вид, что не замечает на глазах своей воспитанницы слезы.

— Ну, как хочешь, Богдана, а тебе надо лечиться. Я обязательно на днях вызову врача.

На другой день она послала в Вознесенск экипаж за доктором. И он приехал в усадьбу. Франц Павлович, лысый, седоватый, много лет пользовал семью Скаржинских. Наталья Александровна представила ему Богдану как свою воспитанницу.

— Она у нас невеста. Жених в Петербурге, и все заботы о мадемуазель я, естественно, взяла на себя. Я думаю, что у нее не в порядке нервная система. Тут, конечно, играет огромную роль и тоска по жениху, с которым она в разлуке.

Франц Павлович понимающе кивнул и внимательно долго выслушивал побледневшую от волнения Богдану. Он заглядывал ей в глаза, заставлял высовывать язык…

— Ничего опасного, мадам, — сказал он Наталье Александровне. — Ваша воспитанница вполне здорова. Недуг ее весьма распространен среди чувствительных девиц и, повторяю, совершенно неопасный. Самое лучшее от него лекарство — это скорейшее воссоединение ее с женихом, — улыбнулся врач, — но так как разлука их может быть продолжительной, то я дам мадемуазель симпатические успокоительные капли. Принимать их надо по 10 капель перед сном.