Золотые эполеты - [103]

Кондрат взял медаль, долго рассматривал ее, прочитал слова: «За оборону Севастополя» и вдруг бросил на стол.

— Слабый наш царь, — сказал он, — и слабодушный главнокомандующий Горчаков. Пропади пропадом предатели! Нет на них Нахимова!

Униженные твердыни

Наталья Александровна и Виктор Петрович заботились по-родственному о восстановлении здоровья Кондрата. Они оказывали ему такую заботу и внимание, словно он был их родным сыном, хотя их сын Пьер служил офицером гусарского лейб-гвардии полка ее величества царствующей императрицы. Дело в том, что в последнее время у их Пьера складывалось все благополучно. Он уже не «шалил», как прежде. Об этом сообщил им в письме командир его полка, добрый знакомый обоих старших Скаржинских. Их родительские сердца было успокоились. По-другому обстояло дело с «приемным сыном», их воспитанником Кондратом. У него не все еще было налажено. Виктор Петрович питал к своему воспитаннику некоторую слабость. Он гордился его храбростью, честностью, патриотизмом, в котором, как ему казалось, воплотились лучшие рыцарские черты запорожского казачества. Ведь сам-то он, Скаржинский, (чего он никогда не забывал) был из старинного родового казачества. Кроме того, этот молодой потомок мятежного, вольнолюбивого казака — Хурделицы, с которым когда-то Виктор Петрович совершал походы, был удивительно похож своим характером и даже внешностью на старшего Хурделицу.

А как тревожился Виктор Петрович, когда узнал, что Кондрат Хурделица двинулся в самое пекло севастопольской обороны. Он посылал почтовую карету из Трикрат в Одессу за газетами, где могли бы появиться сообщения о военных действиях в Крыму! Он и его супруга по-настоящему тогда волновались о судьбе их воспитанника. Наконец, они немного успокоились, когда пришло письмо от Богданы, где она сообщала, что Кондрат тяжело болен и командование его направило на излечение в Одессу.

— Он будет лечиться не в Одессе, а у нас, в Трикратах. Я привезу его сюда, в усадьбу, — сказал Скаржинский жене.

— И обязательно привези самых лучших врачей. Мы должны его вылечить, — посоветовала мужу Наталья Александровна.

Не мешкая, Виктор Петрович тогда помчал в Одессу встречать больного воспитанника.

Ныне, когда кризис миновал, хозяева усадьбы вздохнули облегченно. Наталья Александровна теперь говорила супругу, зная что такие слова будут ему приятны, что теперь Кондрат уже навсегда останется с ними в имении. Она постоянно повторяла: «Они будут с нами всегда».

Но вскоре опять начались тревоги. Они настали с того момента, когда в Трикраты примчался от капитана Григория Ивановича Бутакова флотский офицер и вручил Кондрату пакет с деньгами — сумму его годового офицерского жалованья.

— Еду сейчас же в Севастополь! — решительно сказал Кондрат. Все обитатели усадьбы были буквально ошеломлены таким заявлением, а более всех Виктор Петрович.

— Что вы? Вам такой вояж не под силу. Вот к осени, когда поправитесь, тогда вместе и поедем в Крым.

— Как сяду на коня, так сразу и поправлюсь, — ответил воспитанник.

— Ну куда же вы так торопитесь? Если воевать, то там война закончена. Французы и англичане уже готовятся к эвакуации. Не будьте Дон-Кихотом. Вы своей торопливостью только подорвете невосстановленное здоровье…

— Хочу поклониться праху тех, кто погиб, защищая сию черноморскую землю. Я вовсе не Дон-Кихот. Воевать больше ни с кем не собираюсь. Просто хочу, как я уже и сказал, поклониться святой памяти дорогих товарищей. И, конечно, Нахимову и Корнилову. Поймите, Виктор Петрович! Они каждый день по ночам снятся мне.

— Понимаю. Но вам надо окрепнуть после болезни. Вы хоть его отговорите, — обратился он к Богдане.

Она только грустно улыбнулась.

— Я-то его хорошо знаю. Что он в голову взял себе, то и будет. Никто его не отговорит. Бесполезно… Я тоже с ним поеду.

— Ты со мной не сможешь. Ведь я на лошади, верхом.

— И я верхом.

— Но одна лошадь нас двоих не выдержит.

— А я на другой, следом.

— Но ты, как я, верхом не сможешь. Я полечу, как ветер.

— И я, как ветер, — засмеялась Богдана.

— Значит, ты настоящая казачья жинка. Вот это по-моему! Тогда — собирайся.

Виктор Петрович только грустно покачал головой:

— Выходит, что не вы его уговорили, а он вас.

— Что делать?.. Зато я буду при нем. Если ему в дороге станет плохо, то будет кому хоть оказать помощь.

Все же Виктору Петровичу под тем предлогом, что Богдане нелегко будет скакать верхом на лошади, удалось уговорить Кондрата отправиться в Севастополь в крытом экипаже, взять с собой еще и возницу-кучера Анлюса.

…И бывший мичман Кондратий Иванович Хурделица с супругой отправился в нелегкий путь.

В Севастополе уже все знали, как в русской армии, так и в войсках интервентов, что в Париже заключен мир. Поэтому Кондрату удалось без всякой проволочки в день приезда сразу посетить все святые для него места севастопольской обороны: и Малахов курган, и знаменитые бастионы.

В груди у него вспыхнул огонь, опять полоснуло болью сердце, когда он узнал, что Корабельная сторона уже переименована захватчиками в Английскую, а Южная называется Французской зоной. Горько было видеть, как на Малаховом кургане ленивый ветер уныло морщит трехцветное полотнище французского боевого флага. А у шеста, на котором висит этот иноземный флаг, стоят на карауле французские гвардейцы в синих мундирах и красных штанах. Их караульный пост теперь помещается визави знакомой башни, которую он когда-то с матросами оборонял…