Золотые апостолы - [2]

* * *

Выспался я замечательно. Ночь прошла без призраков и кошмаров, и поутру, открыв глаза, я почувствовал себя здоровым младенцем. Солнце в полную силу пробивалось сквозь узкие окна, играя светлыми пятнами на кирпичных стенах, но было еще рано. Я потянулся, прикрыл глаза, и в этот момент мне привиделась Стелла. Протягивая полные руки, она жарко шептала: «Что ж ты совсем забыл меня, Акимушка? Или тебе не было хорошо? Ведь мы так любили друг друга! Приходи, любимый…»

Встрепенувшись, я сел на жалобно скрипнувшей койке. Только не Стелла!..

Она появилась в архиве месяц назад, и я, как назло, вел прием. Жгучая брюнетка с томным взглядом карих глаз… Одежда на ней, казалось, трещала под напором молодой здоровой плоти. Мы встретились глазами, и она пригласила меня зайти к ней вечером, под тем предлогом, что дома у нее — редкий старинный документ, пергамент, подтверждающий ее претензии на титул. Я купился на пергамент, как дитя на конфетку. Разумеется, никакого пергамента не оказалось, а Стелла встретила меня в прозрачном халатике, через который было видно куда больше, чем нужно, чтобы завести мужика…

Я выполз из ее квартиры утром, с расцарапанной в кровь спиной, улучив момент, когда она задремала, притомившись от собственных стонов и криков. Стас, когда я рассказал ему все, заключил мрачно:

— Выходит, что она тебя твоим же всю ночь и имела.

Разумеется, он использовал другие слова. И суть была именно в них. Меня и моим же… Месяц я прятался, как заяц. Она приходила в архив как на работу, и Стас прикрывал меня свой широкой грудью. Втайне я надеялся, что, разозлившись, она потащит смотреть пергамент Стаса, тем более, что он вроде не против, но Стелла на мохнатого колобка не позарилась. Ей нужны были все сто девяносто три сантиметра мускулистого тела Акима. Поэтому я с легким сердцем удрал в эту дурацкую командировку…

За дверью послышались шаги, затем какая-то возня, и в комнату влетела девочка-подросток. В руке она держала швабру. Выбежав на середину комнаты, она с любопытством уставилась на меня.

— Это вы вчера приехали?

— Доброе утро.

— Здравствуйте, — ничуть не смутившись, поправилась она, не переставая все также пристально меня разглядывать. — Вы из столицы?

— Так точно.

— Приехали привидение смотреть?

— Приехал. Только не смотрел. Куда вы его спрятали?

Она рассмеялась. Сноп света из узкого окна, казалось, просвечивал насквозь ее легкую футболку и коротенькую юбочку, открывая бессовестному мужскому взгляду розовое тело. Она перехватила мой взгляд. Черт бы подрал эту Стеллу!

— Мне, между прочим, заведующий мне даже кости показывал, — заторопился я, чтобы скрыть неловкость. — Нашли здесь в стене, невинно убиенную.

— Дедушка? — снова засмеялась она. — Он всем их показывает.

Дедушка? Почему бы и нет? Он заведует филиалом музея, внучка убирает. Деньги — в семью!

— Только все это неправда, — продолжила она весело, — никого здесь живьем не замуровывали. Это Ульяна. Она сама умерла.

— Какая Ульяна?

— Бабоед. Ей было осьмнадцать.

— Ты хочешь сказать: восемнадцать?

— Осьмнадцать, — упрямо повторила она. — Как раз на Успение стукнуло. И в этот же день она умерла. Сразу. От чего — никто не знает.

Я почувствовал, как по спине пробежал знакомый холодок. Так было не раз, когда в своих розысках мне случалось наткнуться на редкий, еще никем не описанный документ. Эта маленькая уборщица удивительно много знала.

— Почему же ее похоронили в стене?

— Почему? — повторила она. — Ну, это… Она очень красивая была, и в нее парень один до смерти влюбился. Онисим Брага. Его родители были богатые и не хотели, чтобы он женился на дочке бедного каменщика. Они тайком встречались, а когда Ульяна умерла, он тоже умер. В тот же день. И родители его сказали, что Ульяна — ведьма, Онисима сначала присушила, а потом сгубила, поэтому ее не стали отпевать и запретили хоронить на кладбище. В ту пору ведь могло так быть?

Я кивнул. Еще как могло! И не только в восемнадцатом веке, но и в девятнадцатом. Даже в начале двадцатого случалось…

— Тогда папа Ульяны, Микифор, очень обиделся и сказал: не хотели один раз над моей дочкой помолиться, будете молиться постоянно…

Я чуть не вскочил с койки, но вовремя вспомнил, что на мне ничего нет. Ну конечно! Все разъяснилось. Даже с гладким обручальным колечком. Обычай надевать его на палец умершим юным девушкам сохранился до сих пор. Ай да Микифор Бабоед! Фамилии соответствовал. В те времена «ед» означало другое, на букву «ё»…

— А ты откуда все знаешь?

Она насупилась:

— Знаю и все.

— Дедушка рассказал?

— Нет, — ответила она серьезно. — Дедушка про Ульяну ничего не знает.

Я не стал уточнять, почему она держит дедушку в неведении. Не мое дело. Пора вставать.

— Мне нужно одеться. Отвернись.

В ответ она только хмыкнула, не переставая нагло пялиться. Ну!..

Я отбросил одеяло и потащил одежду со стула. Она стояла, бессовестно разглядывая, как я, повернувшись к ней спиной, натягиваю трусы, а затем — брюки. И вдруг спросила, хихикнув:

— Вы всегда спите нагишом? Без ничего?

Я не нашелся ответить сразу. Обернулся к ней. И не успел.

— Родинка!

Я подавился готовыми вырваться словами.