Золотой Василёк - [90]

К двенадцати часам ночи Надя поднялась на колокольню сменить дежурного. С ней вместе поднялся связной Николаев, ее любимый ученик.

Небо, усыпанное бесчисленными звездами, приблизилось к ней. Огромный колокол висел одинокий. Когда-то он без устали работал, то приветствуя появление в мир нового человека, то печально ударял, провожая его в последний путь; торжественно гудел в дни пасхи и зеленой благодатной троицы и медленно отбивал двенадцать часов, начиная долгую зимнюю ночь.

Теперь он висел безмолвный и угрюмый. Его медный огромный язык был замотан тряпками, сверху на колокол накинули старые кошмы, а язык толстым гужом подтянули и закрепили к стропилам, чтоб не качался.

Надя в меховой шапке-ушанке, в нагольном овчинном тулупчике и в тяжелых валенках, приобретенных на первый заработок, села в амбразуру окна колокольни, обращенного на восток.

Николаев ни о чем ее не спрашивал. Все было ясно и так. Он спустился вниз и сменил постового у входа на колокольню.

Было ли страшно Наде? Да. Было страшно.

Но это не был прежний презренный страх за себя, только за себя и за свое благополучие. Сейчас она не думала о себе: она тревожилась за своих учеников, за их судьбу, за их жизнь. Они так доверились своей молодой учительнице, и на это доверие, как на несокрушимую твердыню, опиралась Надя и в нем черпала бодрость, силу и готовность жизнь отдать за общее дело.

Долго не приходил рассвет. Но вот наконец забелелась на востоке узенькая полоска. Небо чуть забрезжило, луна клонилась к закату, гася свой свет, и звезды небесной реки стали потихоньку меркнуть.

Оттуда, с востока, должны были двинуться восставшие. Внизу в определенные часы проходил караул. Аркадий Андреевич, сутулясь, один проверял посты. Надя отчетливо различала его худую высокую фигуру, быстро и бесстрашно шагавшую по снежной дороге.

Одинокая птица тревожно прошумела крыльями над колокольней. Воздух серел, стали выделяться избы. Засинелся снег, и небо с каждой минутой поднималось выше. Заря алела, алели снега, ясно обозначалось яркое колечко, и солнце поднялось над землей.

И вдруг среди ослепительно сверкающего снега Надя заметила вдали черную полоску. Она все разрасталась и превратилась в черный ручеек, который разливался все шире и шире по санной дороге к восточным воротцам пригорода.

Надя считала минуты. Через час ручей достигнет села. Она тихо свистнула. Николаев ответил ей, и по железной лестнице сначала глухо, потом все явственней заскрипели знакомые легкие шаги мальчика.

— Посмотри, — сказала ему Надя. — Беги к Аркадию Андреевичу. Надо ли снимать посты? А потом возвращайся ко мне.

Николаев спустился.

Сколько прошло минут? Казалось, очень много. Внизу, у входа, послышалась какая-то возня. Надя прислушалась: на лестнице застучали грузные незнакомые шаги. Кто бы это мог быть?

Успели ли предупредить постовых и указать им укрытие? До восточных воротец оставалось менее версты. Видно было лошадей, дровни, дымок походной кухни. И на утреннем солнце поблескивали отточенные железные вилы.

Кто-то подошел к порогу. Надя обернулась. И сердце ее дрогнуло. Перед ней, нагнувшись под притолокой, стоял заросший черной бородой, в лохматой шапке, с пьяными глазами Треков. За поясом у него торчал топор. И острая ножовка.

— А! Ты вон что придумала, бесово отродье! — злобно захрипел он.

Треков увидел, что язык колокола обмотан тряпками и привязан гужом.

Надя в ужасе прижалась к окну.

Треков выхватил топор и ударил обухом Надю по голове.

Надя упала. А Треков с остервенением начал рубить топором гуж. Он кряхтел, обливался по́том. Часть гужа оборвалась. Он обвис и удлинился. Егор глянул в окно. Мятежники разбирали плетень. Егор засмеялся. Поплевал на руки и снова замахнулся острым топором.

И в это самое время гул потряс воздух. Над колокольней пронесся тяжелый снаряд. Егор присел крестясь. Приподнялся, с опаской выглянул в окно. Снаряд упал в самую середину обоза. Лошади шарахнулись. Черный ручей разлился по снежному полю. Гул повторился, и снова снаряд лег в гущу мятежников.

Это из-за холма, с запада, била советская артиллерия.

Воздух гудел. Ряды мятежников редели. Они бросились вспять. Мимо колокольни пролетела конница. Егор спрятал топор и кубарем скатился с крутой лестницы колокольни.

Внизу он споткнулся о труп убитого им Николаева и, проклиная все на свете, упал. А когда поднялся, прямо перед собою увидел жесткое лицо Ершова. Егор выхватил топор. Ершов выстрелил. И Егор повалился на убитого. Ершов ногой отпихнул Трекова и осторожно высвободил из-под него ученика. Оттащил его в сторонку. Быстро поднялся на колокольню. За ним побежал подоспевший сапер. Вдвоем они вынесли Надю, и Ершов положил ее на дровни. Николаева увезли на других санях.

* * *

На другой день к вечеру восстание было подавлено по всей округе. А еще через день хоронили погибших и провели траурный митинг.

И село, взволнованное налетевшей бурей, снова налаживало мирную жизнь. В школе начались занятия. На селе готовились к севу: весна была не за горами. Люди, прежде недоверчиво относившиеся к Советской власти, узнали ее силу, несокрушимость и дружней принялись за работу.