Золотой Василёк - [25]

Выбрали самую дорогую, за десять копеек, открытку, черную лакированную с голубым букетом незабудок.

Надя прекрасно училась, однако не могла написать поздравление из-за скверного почерка. У Жени почерк был изящный, но она так быстро умудрялась делать в одном слове по две ошибки, что у Нади сердце изболело, пока не было написано несколько строк.

«Глубокоуважаемый Яков Гурьевич!» — писала Женя, переводя кончик языка по мере движения руки слева направо и сразу сделала две ошибки: «Гурьевич» написала без мягкого знака в середине, а на конце поставила вместо твердого — мягкий.

От огорчения Надя даже руками всплеснула.

— Ну, это пустяки! — возразила никогда не унывающая Женя. — Мягкий на твердый переделать нетрудно, — и тут же поставила чернильную кляксу.

— Слижи! Слижи сейчас же! — заволновалась Надя.

И Женя послушно слизала языком химические чернила. Осталось чуть заметное пятнышко, на которое можно было наклеить марку.

«Поздравляем Вас с праздником и желаем счастья». А внизу написали: «В четверг мы идем в цирк, ложа № 8». Затем написали и адрес: «Гостиница «Альказар». Его высокоблагородию Якову Гурьевичу Гребенкину».

— Но кто же опустит письмо в почтовый ящик? — озадаченно сказала Надя. — Отдать Люксичу невозможно — у него всегда руки грязные и он весь пропах газом. Может быть, попросить швейцара Никиту, когда он принесет почту?

— Да ведь он нас выдаст! — заметила практичная Женя.

— Мы его упросим! — настаивала Надя. Она всегда предпочитала думать о людях хорошо.

— Не знаю, не знаю, — сомневалась Женя.

В шесть часов вечера Никита, гремя ключами, открыл стеклянную дверь. Он принес дежурной даме почту. Пользуясь свободой предпраздничных дней, девочки подошли к двери и, когда Никита уходил, шепотом сказали ему:

— Никита, голубчик, опустите эту открытку в ящик. Вы, пожалуйста, не подумайте чего-нибудь дурного. Ведь эта открытка богатому инженеру. Вы знаете, он строит здесь железную дорогу?

Никита сверкнул своими проворными черными глазами, потрогал бороду и, усмехнувшись в усы, взял открытку.

Четвертый день пасхи, чудный день! На обед куриный суп с лапшой, мороженое. Вечером девочки в новых пальто пойдут парами по главной улице в цирк. Будут ярко блестеть фонари в цирке, придет Яков Гурьевич и поднесет им коробку шоколадных конфет.

Девочки вернулись с гулянья. Умылись перед обедом, переоделись и, румяные, веселые, спускались по мраморной лестнице в столовую. Но в классной комнате их остановила инспектриса. Вид у нее был как у надутой индюшки. Она презрительно прищурила глаза и надменно подняла голову:

— Надежда! Евгения! Подойдите сюда.

Она стояла у круглого орехового столика, который называется «штрафным»: по субботам на нем лежали горой неисправные дневники. Этот столик недолюбливали все, и к нему вызвали Надю и Женю. Инспектриса уселась в кресло, натянула на кончик носа пенсне, а сама глядела поверх стекол.

— Это вы что придумали? — грозно спросила она, тыча пальцем в открытку с незабудками, лежавшую перед ней на столе. — Писать какому-то проходимцу?

Девочки зашевелили губами.

— Молчать! — топнула ногой инспектриса. — Порядочные люди не живут в гостинице! Нет, вы подумайте! Яков Гурьевич! Да еще Гребенкин! Ну может ли благородный человек называться таким именем да еще жить в «Альказаре»?

Надя теребила булавкой свою пелеринку.

— Оставь пелеринку, изорвешь батист! Вот придет во время обеда Наталья Никитична — будет вам цирк!

Прозвонил звонок к обеду. Девочки парами шли к столу. Хозяйка стола Рина заботливо наливала янтарный суп с лапшой, но Женя и Надя от волнения ни к чему не прикасались. Подали курицу.

В соседней комнате раздались шаги. Горничная раскрыла дверь, и в столовую при полной тишине, шурша шелковым платьем, вошла начальница. Все дети встали со скамей. Инспектриса тоже поднялась из-за стола. Дежурная дама несмело подошла поздороваться. У девочек замерло сердце. Уже скорее бы их начали бранить. А начальница, казалось, и не собиралась. Она шутила, прохаживаясь между столами, и, заметив нетронутые тарелки с супом около Жени и Нади, сказала:

— Что с вами? Почему вы не едите? Вы нездоровы?

Девочки виновато опять встали со своих мест.

— Сидите, сидите и сейчас же кушайте.

Начальница была в хорошем настроении и не хотела сердиться.

— Да ведь они штрафные! — тонким голосом пропищала инспектриса. — Вы хотели их наказать! — напомнила она,

— А что такое? — смеясь, спросила начальница.

— Да ведь это они открытку послали! — сказала инспектриса.

— Озорницы, — сказала начальница и потрепала Надю за ухо. — Делать этого больше не надо. — И она направилась к выходу.

За ней пошел почтительно швейцар.

— А как же с цирком? — опять напомнила старшая дама. — Вы же решили их не пускать.

Девочки умоляюще посмотрели на начальницу. Та обернулась. И вспомнила ли она свою далекую, давно ушедшую юность или этот благодатный день размягчил ее, а может быть, она просто узнала, что наместник благосклонно относится к главному инженеру, только сердце ее не склонилось ко злу.

— Пусть идут! — сказала она и задумчиво, медленно вышла из комнаты.

Глава XXI. ВЕСНА

Весна! Как долго ждешь ее, вглядываясь в санную, укатанную полозьями дорогу: не появились ли на ней следы подтаявшего снега. Как считаешь дни, с ожесточением зачеркивая их в маленьком календаре школьного дневника! Каждый день спрашиваешь, не набух ли лед на реке и не подул ли наконец теплый западный ветер.