Золотой капкан - [53]

Но не надо себя обманывать, правде смотрят в глаза: он ведь сам хвалился Протасову в вертолете, что построил базу в безлюдном месте и на десятки, а то и сотни верст не найти человеческого жилья. Так куда же они идут, куда, ведомые слепой надеждой, а не здравым смыслом.

«Какой же я идиот! — стонал он в душе. — А ведь в это самое время мог бы валяться на диване, смотреть новый боевичок или смотаться в клуб и разбить партию в бильярд…»

Он представил себе полутемный зал, освещенные сверху столы, крытые зеленым сукном, шары, разлетающиеся от пушечного удара. У стойки наигрывает музыка, и бармен набирает в кружку пенящееся темное пиво…

Замечтавшись, он споткнулся о торчащий из земли сучок и чертыхнулся, неохотно возвращаясь к окружающей действительности.

Клуб, бильярд… Где это все? Как далеко и недосягаемо!

Земля перевернулась. И он, Олег Чехлов, владелец крупнейших в столице Сибири магазинов и салонов, чье имя, для знающих людей, на слуху и в чей рот, благоговейно склоняясь в ожидании приказа, заглядывают его служащие, — никто!.. И, привыкнув заправлять чужими судьбами, не может вершить собственную.

Все вышло из-под контроля, и ситуацией он не владел. В настоящее время его жизнь, как и жизни Протасова, Ольги и Ирины, зависела напрямую от таежного бродяги Ивана, человека без роду-племени, не имеющего ни имени, ни положения, ни кола, ни двора.

Ущемленное самолюбие его подтачивало, но не больше, чем выходки Ирины, ставившей в неловкое положение. Он-то привык, и такое ее поведение его уже не шокирует. Она всегда была такой, но!.. одно дело — дома, не при посторонних.

Он пытался ее приструнить, поставить в положение домохозяйки, чей удел — поддерживать огонь в семейном очаге, но ни в коей мере не совать нос в дела мужа. О том, чтобы прилюдно повысить голос, не могло быть и речи.

Но она давлению не поддавалась, и словесные перепалки обычно сводились к грандиозным скандалам. Во время последнего она позволила себе столь болезненный выпад, что ему пришлось прикусить язык…

Она стояла посреди зала и яростно, сквозь слезы, выкрикивала в его адрес:

— Что ты из себя корчишь?! Ты никто! Понимаешь, ноль по жизни!

Лицо ее раскраснелось, и от былой красоты не осталось и следа. Чехлов тогда впервые поразился, сколько злости удерживала в себе эта миловидная женщина.

Его била дрожь. Потрясая кулаками, из последних сил удерживался от искушения самым радикальным способом оборвать нескончаемый поток обиднейших слов:

— Я никто? Да меня знает полгорода! Я… я что, прибился к тебе нищим мальчишкой с мелочью в кармане? Кто это все заработал, кто?

Он обводил руками стенку-горку со стеклянными полками, ломившимися от изобилия хрусталя, и люстру из богемского стекла, и навороченную аппаратуру, приводя доказательства своей состоятельности.

— А на чьи деньги? — уточнила она и попала в самое яблочко. Удар пришелся ниже пояса. — Кем ты был? Торгашом с тремя лотками, торговал самопальной водкой? Ишь, возомнил о себе. Да без моего отца…

— Положим, не киосков, — опроверг он, дрожа от возбуждения. — И без твоего папочки поднялся бы…

— Ах, папа тебе не помогал?! Не давал тебе кредиты в ущерб банку? Не ввел тебя в Деловой клуб, не благодаря ему ты обзавелся знакомствами, и вообще, не стал тем, кем являешься? Думаешь, он для твоей выгоды старался? Он делал это для меня и ради меня, потому что с твоими грошовыми заработками я бы не смогла купить себе нормальную шубу.

— Ну уж!.. — запротестовал он, и щеки его запылали.

— А что ты скажешь против, милый? — она язвительно улыбнулась и вдруг предложила: — Не нравлюсь, как есть, разводись! Папа сразу поднимет твои долги и векселя. Знаешь, где ты окажешься через неделю? На паперти с протянутой рукой. Ты, друг ситцевый, не с помойки меня подобрал и не смей обращаться, как с уличной девкой!

И он сдался. В самом деле, он крепко встал на ноги благодаря постоянным денежным подпиткам ее папаши. В наличности средств не имел — все до копеечки вложено в оборот. И случись тестю прижать его к ногтю, придется распрощаться с последней рубашкой.

Он перестал обращать внимание на чрезмерную независимость жены, но всему есть предел. Теперь же, переступив черту, она сама, о том не думая, обрушивала остатки его авторитета и самолюбия, заставляла скрипеть зубами, но молчать. И не поймешь уже, независимость это или трещина, пролегшая между ними.

Женясь, Чехлов не ломал голову над своими чувствами: любит он ее или Ирина просто ему нравится, как любая проходящая мимо женщина? Ему нужен был толчок, как дополнительная ступень космическому кораблю, с тем, чтобы преодолеть земное притяжение и подняться на орбиту. Старт… а для этого — большие деньги и, желательно, под малый процент. Такими деньгами ворочал ее папаша-банкир.

Заполучив жену, он открыл себе доступ к остальному. Но деньги не всесильны. Он не смог получить одного — того, что влекло полунищего Протасова к его взбалмошной жене, которую после всех ее выкрутасов стоило бы бросить. Он бы, Чехлов, так и сделал.

Нет, не бросает, расстилается перед ней ковровой дорожкой, хоть ноги вытирай. Почему? Нет гордости и мужского самолюбия? Или здесь кроется нечто иное, чего он не понимал?