Золотой капкан - [55]

— Опять? — подала голос Ирина, зябко потиравшая плечи. — Надоела твоя рыба! Жрать уже невозможно.

— Разносолов не предусмотрено, — отозвался Иван и выдернул из земли колья.

Шалаш окончательно развалился, и о его недавнем существовании говорило лишь сухое пятно, выделявшееся на влажной траве.

Рогатины он укоротил, воткнул по сторонам будущего костра, запалил ветки. И, когда занялось, загудело ненасытное пламя, вывесил на них провисший шампур.

Рыба зашипела, брызнула соком, побелели выпученные глаза.

— О чем можно говорить, если уже сейчас жрать нечего?! — ворчала Ирина. — Придурки… Ушли от реки, поступили по-твоему. Рыба заканчивается, зверье нечем ловить. Как дальше-то будем? А тебе, Чехлов, уже и сказать нечего?.. Ну и молчи! С голодухи мы загнемся, вот что!.. Говорила же, говорила… Нет, уперлись на своем, как бараны.

— Замолчи, — поморщившись, словно съел кислый лимон, попросил Протасов. — Не до истерик… Держи себя в руках. Не одной тебе хреново.

Ирина вспыхнула, но не нашлась что ответить и снова покосилась на мужа, который благоразумно не вмешивался в перепалку.

Наскоро перекусив печеной рыбой — без соли и впрямь не лезла в горло, — они разметали по траве остатки костра, затушили угли и тронулись в путь.

Сегодня в конце цепочки шли Протасовы. Температурившая Ольга едва шла, и Протасов уже подумывал взять ее на руки.

Так начался третий день их «романтического» путешествия.

* * *

Они шли молча, без разговоров и смеха, устало передвигая ноги. Иногда Иван доставал компас, сверялся со стрелкой. За ним, нахохлившись и держа руки в карманах, шла Ирина. Следом брел Чехлов и позади его Протасовы.

Они оба изрядно вымотались, но жалоб Иван не слышал, что не мешало ему сбавить шаг. Иначе вовсе отстанут. Не надо быть ясновидцем, чтобы предвидеть дальнейшее. За два дня они прошли не больше двадцати километров. Много ли это в сравнении с теми двумястами, тем минимумом, что предстоит еще пройти? А они не на солнечном юге — в Сибири, где конец сентября ознаменовывается ночными заморозками, а вслед за ними приходят первые холода. Что с ними будет тогда?

— Ты куда?

Он обернулся на удивленный возглас Чехлова. Ирина, раздвигая руками ветки кустарника, сошла с тропы, забирая в сторону.

Она ответила, слепив подобие той улыбки, которой обычно награждают недалеких людей:

— А надо вслух говорить или спросить разрешения?

Чехлов сконфузился, а она, сохраняя победоносную улыбочку, скрылась из виду, шурша опавшей листвой.

— Привал две минуты, — остановился Иван.

Его ноги тоже гудели от усталости, но не в ней крылась причина остановки. Не хватало только, чтобы своенравная дамочка еще и заплутала. Ищи потом…

Чехлов привалился к сосне, давая ногам отдых. Протасов, поддерживая жену, усадил ее на пень, поросший мхом и плесенью.

— Сюда! Скорее! — зазвенел из леса, там, где скрылась Ирина, ее взволнованный голос.

Иван побежал к ней, не взяв в толк, что же могло произойти, спотыкаясь о присыпанные листьями кочки, и налетел на нее, стоявшую около раздвоенной березы.

— Что? — выдохнул он, запыхавшись от бега. — Что случилось?

Она невозмутимо показала пальцем на уродливый ствол. Береста стесана чем-то острым, и на древесине — темной, но не черной еще от времени и влаги — он увидел зарубку.

Да, зарубку, в виде арифметического знака «больше-меньше», острием показывающего влево, сделанную рукой человека, и причем не так и давно.

— Не может быть, — пробормотал Иван и провел по ней ладонью.

Сомнений не было, глаза его не обманывали.

Здесь был человек, и оставленная им зарубка непременно должна куда-нибудь привести. Пусть не к жилью, пусть к охотничьему зимовью… Душу грело уже и это.

В худшем случае, дойдя до зимовья, где по таежному обычаю предшественник должен оставить припасы, Иван бы отделался от «балласта» и один, налегке, быстрее добрался бы до людей и привел помощь…

— А что она означает? — спросила Ирина.

— Да все! — не скрывая волнения, воскликнул Иван. — Мы правильно шли, правильно…

— Ура-а! — закричала она. — Значит, мы теперь обязательно отсюда выберемся? Так?..

— Так!.. Та-ак!

Клич, подхваченный потоком воздуха, разнесся по лесу, и взвилось в небо с карканьем растревоженное воронье.

Обернувшись к тропе, где еще оставались Чехлов и Протасовы, он крикнул им:

— Давайте сюда! Да идите же…

Захрустели сучья под тяжелыми шагами Чехлова. Сияя, Ирина бросилась ему на шею и завизжала, а он с недоумением смотрел на зарубку и не мог понять резкой перемены ее настроения.

— Что это? — спросил Ивана, не понимая всю важность находки.

— Дорога домой.

Ирина отпустила шею мужа и затрещала сорокой:

— Я так и думала… Я знала. Нам должно было повезти!

Иван взялся за объяснения тогда, когда к березе подошли Протасовы.

— Видите? — Его палец показал в острие насечки. — Куда она смотрит?

— Туда! — дурачась, махнула Ирина.

— Правильно. Любой охотник, попав в то место, которое плохо знает, чтобы не заплутать, делает свою зарубку. У каждого она особенная, отличная от других. Понимаете?

— Честно говоря, не совсем, — ответил Протасов, изучая зарубку. — Получается, что с одной стороны, мы вроде бы набрели на человеческий след, но с другой, не можем сказать уверенно, куда он ведет.