Золотой архипелаг - [36]

— А поехали и мы на Красную площадь!

— Чего там делать? Облизываться на добро московское? Слюнки глотать?

— Москвичек щупать, — подлила неугомонная Клавка масла в огонь.

Вовка от этих ее слов чуть не зарычал:

— Нет уж! Мы их по-другому пощупаем. А ну, берите ножи! Айда щупать столичную «белую кость»!

Вот так, в мгновение ока, они решили отомстить москвичам. За их чванливость, гордость, интеллигентность. За презрение «столичных» к подмосковной молодежи, словно к неграм в Америке. За все вышеперечисленное и в придачу за свою неудачу родиться не в Москве, а несколькими десятками километров подальше они решили своим способом наказать москвичей!

Ехать было недалеко: благо, сообщение налажено. По пути кое-кто протрезвел, но отступать уже не хотелось. Вовка и Клавка всех взводили, как сжатую пружину. Зато на площади — вот была потеха! Особенно когда девчонки-москвички завизжали и испугались. Когда тебя боятся — это ни с чем не сравнимо. Хлюпикам и добрячкам не объяснить, а сильные люди знают. Ради этого стоит жить!

Ну, приверженцам этой нехитрой морали было показано, что на каждую силу находится другая сила. Лейкин, Меркулов и Турецкий, то есть Меркуловская следственная бригада, нашли, обезвредили, посадили в тюрьму одиннадцать «борцов за правду» из Подольского района Подмосковья. Возможно, какие-нибудь правозащитники стали бы лить по ним слезы, но что касается Турецкого, он не сомневается, что посадили их правильно. В любом обществе найдутся люди, которые вместо того, чтобы пытаться хоть как-то усовершенствовать свою жизнь, предпочитают обвинять в своих неудачах других. И если их душевное состояние по-своему заслуживает жалости, то прощать убийства тех, в ком они произвольно видят виновников своих неудач, — это уж извините. Такого не позволено делать ни в каком обществе, кроме, может быть, общества людоедов на каких-нибудь далеких Андаманских островах.

Но, в общем, это все к делу не относится и, за давностью лет, не имеет значения. Имеет значение Игорь Лейкин. Да, так что же Лейкин?..

Этот Игорь Лейкин, вспоминал Саша, был заядлым спорщиком. По каждому поводу он спорил с шефом следственной группы, во всем был с ним не согласен, всегда находил, чем его подцепить! Костя Меркулов тогда очень злился. А он, Саша Турецкий, подтрунивал над ними обоими. Да-а, не сказать чтобы золотой характер был у Игоря, возможно, за это он и пострадал. Ау кого, если разобраться, характер золотой? У самого Турецкого, что ли? Нет, безусловно, он сам о себе так сказать не может, да и Ирина Генриховна не согласится. Если человек всю жизнь имеет дело с преступниками — как следователь или как адвокат, — безразлично, характер у него портится. Жизнь в постоянной близости к опасности не способствует благодушию…

Александр Борисович разволновался, ядовитая иголочка кольнула его в самое сердце, что-то в нем взыграло — на месте Игоря мог оказаться он сам? И Костя Меркулов? Ошеломленный происшествием с Лейкиным, Турецкий решил сам докопаться до сути этого дела. Захотел получить ответ на кардинально важные вопросы: за что, почему, кто и по какому заказу нанес черепно-мозговую травму Игорю?

Вот так и получилось, что Турецкий познакомился с прокурором Северного административного округа столицы советником юстиции Русланом Малютиным и следователем юристом первого класса Михаилом Ромовым, который вел дело о нападении на Лейкина.

АНДРЕЙ АКУЛОВ. ВСТРЕЧА СО СТАРЫМ ПИРАТОМ

Среди гостей, которые посещали в свое время трехкомнатную квартиру на проспекте Мира возле ВДНХ, был один человек, которого Маргарита Николаевна Ганичева узнала бы даже спустя столько лет… По очень простой причине: он практически не изменился. Правда, на лице прибавилось морщин, походка стала более медленной и неуверенной, а кожа на руках превратилась в изжелта-коричневые перчатки из тисненой кожи, но это был, вне всяких сомнений, он. Те же резкие, подвижные, близко посаженные глаза, те же густые, лохматые — теперь седые — брови, тот же изогнутый нос, похожий на консервный нож. Внешне он смахивал на кавказца и говорил с неистребимым гортанным акцентом, но при этом правильно говорил, литературно. Кстати, в отличие от большинства гостей Андрея Акулова, был безукоризненно вежлив. Почему-то, однако, именно он внушал юной и беззащитной Рите Ганичевой наибольший страх.

Много воды утекло с тех пор. Однако вежливый, с хорошими манерами старик продолжал навещать Андрея Акулова. И по-прежнему Андрей принимал его хорошо. Очень хорошо. Со всеми возможными почестями.

На этот раз встреча происходила в отдельном кабинете московского ресторанчика, украшенного кальянами, подушками и орнаментом в духе восточной экзотики, — эти заведения, эксплуатирующие тоску части столичного населения по мусульманскому миру, расплодились в последние годы, словно грибы. Меню пестрело всевозможными обильными вкусностями: по заказу вам тут приготовят хоть барана, зажаренного целиком. Однако важный посетитель ел мало: на его стороне стола стояла лишь крохотная чашечка кофе по-турецки, вторая — чуть побольше — чашечка с холодной чистой водой и низкая, плетенная из соломки вазочка, наполненная какими-то сладостями, похожими на хворост. Что стояло перед ним, Андрей Акулов едва замечал и ковырял в тарелке вилкой вяло, безучастно. Диалоги, которые вел с ним Ромео, лишали его аппетита. А порой и надолго — сна.