Золотое дно. Книга 2 - [34]

Потом начались подарки. От Никоновых были показаны и сложены в углу какие-то коробки.

— Франция, Италия, Англия, — таинственно проворковал Никонов.

Туровский со смутной улыбкой подарил пару небольших ключей на колечке (вынул из конверта и вложил вновь).

— От машины? — попытался угадать кто-то нетерпеливый.

Хмыкнув, встал Ищук. Весело поиграл толстыми бровями.

— От машины дарю я, — и пройдя к Илье, протянул пару плоских ключиков.

«Туровский наверняка подарил ключи от квартиры. Но ведь у Ильи есть однокомнатная? Зачем ему раньше времени двухкомнатная? Разговоры пойдут: „Тесть расщедрился…“ Нет, это ключи от квартиры московской! — догадался я, увидев как радостно невеста что-то шепчет на ухо смутившемуся вконец жениху. — А вот зачем Тарас Федорович дарит Илье машину? Дорогой подарок. Чужой же человек. Значит, ему что-то нужно от Туровского. И потраченные деньги для него не деньги».

Я снова глянул влево — лицо у Хрустова становилось все более измученным, он уставился в стол, в капустный салат, сжав в кулаке вилку.

Молодые гости проходили к виновникам торжества, целовались с ними, осыпали цветами и тоже что-то дарили. И я поднялся, протянул Илье почтовый конверт с деньгами, он мигом понял, что в конверте, покраснел и оттолкнул мою руку.

— Брось дурака валять… — пробурчал, улыбаясь. — Себе пригодится… дай копейку — и хватит. Копейка есть?

— У меня нет копейки… — растерялся я, шаря по карманам. — Вот, рубль…

— Давай рубль. И всё! Спасибо. — И вдруг потянулся ко мне — я думал, что поцеловать, а он шепнул на ухо. — Копию летописи дал почитать Никонову и Бойцову.

И правильно, подумал я.

Грянула музыка — туш — а потом что-то еще… «Светит незнакомая звезда…» Далее начался галдеж, хороший гудёж, как говорят в Сибири. Пили за родителей, Лев Николаевич и Галина Ивановна вставали и садились, Туровский целовал Галине Ивановне руку. Он негромко сообщил во избежание недомолвок, что Инна-старшая не смогла прилететь — она сейчас в Испании, но вскоре также явится и поздравит молодых.

Пили за друзей. Пили за будущих детей. А потом начался сыр-бор, кто во что горазд. Особенно среди стариков — давно же не виделись.

— А помните, как тогда, в семьдесят девятом… ой, блины с маслом!.. И ведь выдержала плотина…

Такое не забывается.

— Ура!.. Донные пробило! Наша плотина уже не девушка!.. Ур-ря!.. Помните, кричали?! — хохотал Валеваха, несмотря на то, что жена Устинья тискает его за колено: мол, лишнего говоришь!

— Да, да! А помните… ночь… мы — к воде, а что там увидишь? Будто стадо быков — м-му!.. или паровозы… на гребенку!.. И внизу рокочет… земля дрожит…

Как мне известно, тогда по распоряжению Васильева следующий — после открывшихся донных — день (двадцать восьмое апреля) объявили днем отдыха. Вертолет привез из Саракана тонну оранжерейных цветы для жен и невест строителей — их раздавали бесплатно возле клуба. Вокруг бараков еще блестел темный лед, ветер с гор саянских только казался теплым, но молодые парни щеголяли уже на улицах в белых сорочках и джинсах, девушки выскочили в весенних разноцветных платьях и продувных блузках, играли гармони, пищали в руках транзисторные приемники и магнитофоны. Главная победа была одержана — и праздничная толпа обтекала Клуб, управление строительства Ю.С.Г., поселковый совет, люди шли, размахивая флагами, косынками, касками, шляпами, шарфами… кричали, пели…

— А помнишь, ты, революционер, — замычал через стол багровый Валеваха сосредоточенному Варавве (тот всё поглядывает на Хрустова, словно ждет некоего сигнала), — нам двоим ордена прицепили и сфотографировали вместе для газеты «Правда». И ты плакал. А сейчас я тебе враг!..

Варавва тихо, сквозь зубы, что-то ответил, и Валеваха дернувшись замолк. Но праздник есть праздник, чего ссориться?! И лились за столом без конца рассказы про всякие страшные случаи в тайге, как рысь прыгает на человека, если у него на плече нет ружья или хотя бы палки… как однажды Никонову повстречался медведь, а Никонов в это время землянику подбирал на косогоре… безо всякого оружия оказавшийся Сергей Васильевич растерянно выпрямился во весь свой рост — и медведь испугался его, убежал… Туровский поведал (наверно, он сейчас особо печально смотрит вдаль), как недавно к нему под окна дирекции прилетали какие-то краснохвостые птички, то есть они не краснохвостые, а когда взлетают, у них сзади словно красный букет…

— Так и называются — горехвостки, — откликнулся, наконец, со своего конца стола Хрустов. Я видел, ему даже хотелось вскочить и со злостью что-то сказать, но жена ухватила его за локоть.

Тем временем директор САРАЗа, похохатывая, выпытывал у Никонова:

— А гранаты в окна вам не бросают? Такие вот горехвостки с кнопками? Что-то, я слышал, Сергей Васильевич, у вас на хваленом Дальнем Востоке беспорядки были? Или тебе-то все равно — ты на стройке живешь, вокруг работяги, твоя тысячная охрана?

Никонов тонко, заливисто засмеялся.

— Ну, почему же? У меня квартира и во Владике есть. Как раз возле «паруса», бывшего обкома партии. На седьмом этаже. Как у нас шутят, седьмое небо, двухъярусные квартиры. А у тебя, Тарас Федорович? На заводе в сейфе ютишься?