Золото и Пламя - [3]

Мама, глядя на меня всплакнула, а я даже поверила родным, что выгляжу чудесно. Но потом меня подвели к зеркалу. Может быть, я не сильно понимаю в платьях, то это было просто ужасно! Платье шили не по мне, а по сестре, которая ниже меня сантиметров на пять и шире (ведь она в ту пору была беременная). Платье висело мешком. Но данную проблему решили просто — затянули шнуровку потуже, отчего платье пошло складкой по всему телу и эта же шнуровка забрала сантиметров пять-шесть длинны платья. В итоге подол прикрывал лишь часть щиколотки, открывая мои старые, потертые видавшие виды черные сапоги. Как мне сказали: «надо было ткань самой выбирать вместе с обувью, а не бегать по Бродвигу. И надо было дома находиться, когда платье шили!». Ну да, я единственная из сестер помогаю бабушке собирать травы, да и за водорослями сестры тоже не ныряют. Их вовсе из двора не выгонишь. Вообще в доме, кроме меня и Лизи, уже не должно было никого остаться из девочек. Мы были самыми младшими и единственными не замужними. Но некоторые старшие сестры хоть и были замужем, но жили вместе с мужьями в нашем доме. Мама была только рада не отпускать дочерей из дома, а отец радовался прибавлению мужской части, которая способна выходить на промысел. Так повелось, что все мужья сестер стали для родителей родными и ко всем относились как к сыновьям. У нас всегда были рады всем. Чего порой нельзя было сказать о других семьях…

Второй мой ужас был связан с красным поясом. Это выбирала Лизи по совету тетушки Арни. Тетушка Арни — младшая сестра мамы и жена торговца. Она приезжала к нам в гости каждый год перед Днем Памяти и объявляла о последней моде с материка. Так вот, в тот год было модно носить красные широкие атласные пояса. Даже свита Князя их носила, поэтому я просто обязана была его надеть. А еще этот дурацкий макияж. Синие тени в тон платья и красная помада в тон пояса (опять тетушка Арни). Такое ночью увидишь — не проснешься. И завершали «образ» облезшие железные шпильки, торчавшие из моих мышиного цвета волос в разные стороны. Шпильки с цветочками символизировали чистоту и невинность девушки, поэтому их делали массивными, что б родители жениха уж точно рассмотрели.

Вся родня в тот день была уверена, что выберут жениха, и весной сыграем свадьбу. Но вот мне не было особо радостно. Я не представляла себе жизни в другой семье, а если меня вообще увезут в другое поселение? И кто будет помогать отцу, добывать водоросли? А бабушке травы собирать? Я только начала перенимать от бабушки знания о травах. Вряд ли бедующая семья одобрит мой интерес к миру вед.

Мне стали интересны настои после того как бабушка брата вылечила. Мы всегда знали, что бабушкины отвары любую хворь снимут, но как она справилась с смертельными ранами — видели впервые. Как-то летом братья с отцом орланов высмотрели и, дождавшись пока взрослые птицы на охоту отправятся, полезли на скалы за птенцами. Орлан обрушился сверху, его удара хватило, что бы сбить моего взрослого крепкого брата со скалы. Его отец удержал, ведь они всегда парами достают птенцов — один достает, второй высматривает орланов и страхует веревкой. Брат сильно ударился о скалы, когда отец его держал, а потом веревка порвалась. Хоть и не высоко было, но падение на скалы оставило мало шансов на выживание. Бабушка всю ночь тогда с ним просидела, что-то шептала, что-то давала пить, чем — то мазала. А утром она вышла с комнаты и объявила, что угрозы его жизни больше нет.

За ту ночь она постарела, седины в волосах прибавилось, и глаза не блестели как обычно. Уходила она, пошатываясь, с опущенными плечами. Отец увез ее тогда, заверив нас, что все в порядке. Но было видно, что бабушка еле стоит на ногах, и она очень измучена. Меня вечером к ней не пустили, сказали, что спит. На следующее утро я уговорила маму отпустить меня к бабушке. Я принесла ей обед, но она еще спала, проснулась она лишь к вечеру. Но не разговаривала, и выглядела очень уставшей. Лишь съела обед, и отправила меня домой. С тех пор я и начала к ней ходить каждый день, спрашивать про жизнь вед, про травы, про настойки и отвары. Теперь весь это могло прекратиться из-за сватовства. Да еще и выбора то у меня особо не было. Нет, я конечно не против замужества, но с человеком, который будет хотя бы нравиться, ну или я хотя бы его буду знать, хотя бы минут пять…

В тот день, после практически целого дня проведенного в дороге, меня буквально тащила тетушка Арни к центральной площади небольшого наполовину уцелевшего после прихода Бури поселения, откуда начиналось шествие к морю с дарами. Притащила, и выпихнула вперед (по традиции девушки, которые были на выданье стояли отдельно впереди всех, в это время женихи со своими семьями выбирали себе будущую невесту). Так же поступали практически все. В итоге я оказалась окружена точно такими же «выпихнутыми» девушками. Кто был смущен, кто счастлив, некоторые уже начали выбирать себе женихов побогаче, кидали в их стороны томные взгляды и улыбки и даже махали рукой. Я чувствовала себя гадко, на нас смотрели и отбирали, как коз для стада. Девушки вообще были лишены права выбора, а семья жениха могла заставить отказаться от той или иной девушки только, по тому, что маме жениха не понравился цвет платья бедующей невесты. Я зло схватила свой мешок с даром, и направилась к морю. Один вечер мог перевернуть мою жизнь. И я бессильна. Если меня выберет жених — то быть свадьбе. Если меня выберет семья жениха — то быть свадьбе. День плавно перетекал в вечер, вечер в ночь. На воде и пляже зажгли огни, в воздух отправили фонарики. По традиции фонарики отправляли для тех, кто потерялся в море, чтоб они могли вернуться домой. Люди приносили дары Буре, сгружали их на плоты, в центре которого был сложен высокий костер, его поджигали, и плот отправляли в море. Девушки и парни хвастались уже во всю перед семьями своим выбором, а я бродила в одиночестве по краю пляжа, подальше от общей массы людей. Бездействие и бессилие меня сильно раздражало. Уже ближе к полуночи, ко мне таки подошел какой-то парень, выпятил живот вперед, показывая серебряную вышивку на жилетке.