Золото Алдана - [171]

— Разве не ты наставлял: «В малом слабину дашь, до большого греха дойдешь».

— Дарья, мне отрадна такая крепость, но и Христос учит прощать. «Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный; а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших». Корней давно раскаялся и, поверь мне, искренне раскаялся. Грех его велик, но он наказан так, что, не приведи Господи, такое кому изведать. Нам надобно протянуть ему руку. А любовь?! Это мудреная штука… Мне думается, что и тут допускается прощать во имя ее же.

Женщина задумалась, теребя кончик платка и глядя под ноги. Наконец подняла глаза:

— Но ведь сам Христос учит, что простить — это забыть прегрешения, но не значит, быть с тем человеком в прежних отношениях. Вот как бы ты сам поступил?

Наставник, машинально расправляя надвое широкую бороду, задумался, и лишь через минуту молвил:

— Знаешь, все же мягкое сильнее твердого, вода сильнее гор, любовь сильнее ненависти. Оступиться каждый может. Прости Корнея всем сердцем, и он на всю жизнь твой весь, без остатка.

— То не оступка была! Он бесстыдно миловался даже здесь, подле скита — сраму-то сколько! Люди что скажут? — чуть не плача простонала Дарья.

— Прошу тебя, не торопись с решением, хорошенько обдумай. Молва ведь все равно, что волна — идет шумно, а утишится — и нет ничего. В душе и сердце православного христианина не должно быть места злопамятству. Сей вредный порок разъедает душу, отвращает от нас милость Божию. Вспомни, что в проповеди Исаака говорится: «Люби грешника, но ненавидь дела его».

— Благодарю, батюшка, за мудрые советы… Трудно мне… Он опозорил перед всей общиной в открытую, а прощать втихаря? Пусть придет прежде и перед всеми повинится. Коли община простит, в дом впущу. Но сие не означает, что я согласна жить с ним как с мужем, — сказала Дарья напоследок.

Корней, завидев шагающего к его хижине хмурого наставника, похолодел: «Ужели отказ?!»

— Доброго тебе здоровья, отец Григорий! Благодарствую, что не отверг грешника, пришел!

— Господь в назначенное время наказует, в положенное милует. Будь завтра после вечери в скиту. Дарья сказала: как собор порешит — так и будет. Она подчинится, коли простят, примет в семью, но не мужем, а жильцом, — сказал Григорий, не глядя на Корнея.

Вечером ритмичный звук била — широкой деревянной доски, похожей на лопасть весла, по которой по команде наставника стучал деревянной киянкой кто-нибудь из молодых, собрал братию на собор.

Начался он бурно. Более всех противился отец Корнея.

— Зачем впустили отступника? Гнать кобелину блудную прочь! — возмущенно гудел он.

— Погоди, Елисей, дело давнее, давай все же выслушаем, — увещевали остальные.

Часть братии, особливо ровесники Корнея, высказались за то, чтобы выслушать и принять согрешившего на полгода в общину, а там понятно будет, каков он стал. И отца пытались к этому склонить. Но Елисей ни в какую.

— Каменьями отступнику ребра пересчитать и гнать взашей, — требовал он.

Тут подал голос старец Тихон:

— Пущай встанут те, кто сделал для общины боле Корнея. Нету! Да, помутила обманная краса его разум. Потерял мужик связь с ангелом-хранителем, не устоял перед искусом. Скверно то! Очень скверно! Но прошло с той поры, дай бог памяти, кажись, четырнадцать лет. Нахлебался, поди, он за енто время вдосталь! Пошто дале топить? Как нам можно верно рассудить, коли сами не испытали такого?

Собор притих.

— Пожалуй, Тихон прав. Дерево смотрят в плодах, а человека — в делах. Ваше молчание считаю тому подтверждением, — подытожил наставник. Давайте позовем и послушаем, что сам отступник скажет. Дарья предупредила, что впустит в дом Корнея, только ежели он прилюдно повинится на соборе, и при всех испросит прощения у нее и брошенных им детей.

Войдя, Корней положил земной поклон иконам и три поясных братии. Все выжидающе примолкли.

— Поведай как на духу про свое грехопадение, — велел Григорий.

Корней подробно, без утайки, рассказал про постыдную слабость, про золото, про Чванова, про лагерь, заключив покаянную исповедь словами:

— Вина моя многопогрешительна, но без общины и семьи нет мне дальше жизни. Покорно молю всех, особливо Дарью и чад своих, о прощении. Каюсь, слаб духом оказался… Смилуйтесь, не отвергайте!

— Ты, Корней, бросил не токо свою жену, Богом данную, но и детей малых без мужского пригляду оставил. Заботы по дому на старого отца переложил. Ладно, дед крепкий еще. С бабкой Ольгой внуков вынянчили, воспитали на загляденье. Помогли Дарье все сдюжить. Когда ты ушел, она ж на сносях была. Срамно, не по-мужски ты поступил, — пенял бывшего друга Матвей.

— Истинный крест, о том не ведал. Диавол искусил, не устоял… помилуйте, Христа ради, великого грешника, — покаянно бормотал, опустившись на колени Корней.

И тут, словно очнувшись от своих дум, опять заговорил дребезжащим голоском Тихон:

— Братья, так получается, содеянное Корнеем для семьи зло обернулось для общины добром: отвел от нас скобленых. Табашники, прознав про злато и благостность Впадины, поселились бы тута. Что стало бы с нами и Ларем?

И вновь над собором повисла тишина. Все задумались — а ведь и вправду могла случиться непоправимая беда.