Золото Алдана - [143]

Вернувшись, обнажилась и легла рядом. При рассеянном свете низкого солнца, лившемся в окно, лицо ее казалось еще прекрасней. Сквозь длинные ресницы горячо поблескивали глаза, влажный чувственный рот призывно полуоткрыт, крылья носа вздрагивают от нетерпения…

Плотину прорвало… Слившись воедино, они погрузились в бездну наивысшего блаженства. Корней все это время не сводил завороженного взгляда от белых, как молоко, грудей: те ритмично колебались, дерзко выставив вверх упругие розовые соски…

Остывая, разомлевшая и благодарная, Светлана сообщила, что на днях, наконец, вылетают и, не удержавшись, похвалилась:

— Мне дали разрешение на разведку золота. Так мне ваша карта помогла! Уверена, там богатые залежи. Представляешь, скоро нас ожидает триумф! Может, даже орден дадут!

Ошарашенный скитник даже сел:

— Что за карта?

Светлана отмахнулась:

— Да в вашем закутке нашла в грязной тетрадке.

«Там только вещи Горбуна были. Выходит, рылась», — пронеслось в голове Корнея, а вслух сказал:

— Это же воровство! Страшный грех!

— Чурбан ты неотесанный, не для себя же стараюсь. Стране золото необходимо, — ответила Светлана и, поджав губы, обиженно отвернулась.

Утром Корней не смог встать — впервые в жизни заболел. Его увезли в больницу. Два дня метался мужик в горячке. На третий вспотел так, что пришлось менять постель, отяжелевшую от телесной влаги.

Придя в сознание, увидел возле себя людей в белых одеяниях.

«Вот и суд Божий настал», — подумал он, нисколько не испугавшись.

От стоящих архангелов отделился один и склонился над ним. Корней узнал в нем Светлану.

«Она-то как к ним попала?» — удивился он.

Женщина ласково погладила его по жесткой копне давно не стриженных волос и вытерла полотенцем мокрый лоб:

— Ох и перепугал ты нас, Лесовичок. Поправляйся быстрее. В поле пора.

Светлана склонилась и коротко, а Корнею показалось, что этот миг длился вечно, прикоснулась к его губам.

Когда скитника выписали из больницы, на него жалко было смотреть — стаял, как свечка в жаркой бане. Болезнь, а в большей степени понимание, что Светлана совсем не волшебное создание, а существо грешное и алчное, заметно остудили владевшую им страсть. В забытье ему было видение, точнее сказать, слышал голос отца: «Ох, тяжко мне, тяжко глядеть, как малые плачут». Очнувшись, подумал: «Сам же ниточку оборвал. Смертный грех совершил и нет мне прощения. А настанет смертный час, волосатая, рогатая образина крюком железным зацепит и прямиком в преисподнюю утащит на муки вечные. Так мне и надо!»

На столе, накрытом белой простыней вместо старой изрезанной клеенки, его ожидали пирожки с земляничной начинкой, красиво сложенные на большом блюде, вазочка с конфетами «подушечки» и чайные приборы на двоих.

Видя, как страдает, разрывается душа Корнея, женщина решила лаской и заботой отвлечь его от тяжких дум и приглушить угрызения совести.

— Мы к сладкому не привычные, — отвел он руку хозяйки, пытавшейся положить ему в чашку сахар.

После чаепития, прошедшего в абсолютном молчании, Светлана предложила:

— Одевайся, покажу кое-что. Такого ты еще не видел.

Они зашли в большое здание и сели на свободную скамейку в громадной, полной людей горнице. Лампочки погасли, стало темно. Сзади что-то застрекотало и перед глазами скитника возник каменный дом. Возле него сновали люди. К ним подкатилось железное чудище на огромных колесах с высокой трубой спереди. Из него валил черный смрад. Страшилище, проревев, как сто сохатых во время гона, лязгая и скрежеща железом, проехало мимо Корнея, вытягивая откуда-то длинные домики с темными впадинами окон и дверей. Из них махали люди. В небе показались старые знакомые — аэропланы. Не один, как в скиту, а десятки. Они со страшным воем снижались к едущим цепочкой домикам и что-то бросали вниз. Земля вдруг покрылась черными султанами. Домики загорелись, повалились на бок. Из них выползали окровавленные, искалеченные люди с искаженными от боли лицами.

Корнея обуял ужас, он вскочил, чтобы помочь им, но Светлана, потянув за руку, усадила обратно:

— Успокойся, это всего лишь картинки.

Но до предела возбужденный мозг верующего человека отказывался воспринимать иллюзорность происходящей на его глазах трагедии. Крестясь и бормоча охранную молитву, он вырвался и бросился к месту бойни и… уперся в стену. Тени проползали по его рукам и исчезали, а сидевшие в зале люди стали кричать, чтобы он сел на место и не мешал.

До Корнея вдруг дошло: так вот оно — окно в преисподнюю! Нехристи приходят сюда смотреть на муки грешников. Но почему же тогда его самого в эту преисподнюю не пустили? Неужели Господь дает ему шанс искупить грех?!

Скитник кое-как выбрался из этого страшного дома и побежал к спасительно темневшему вдали лесу. Чем ближе к деревьям, тем лучше чувствовал себя потрясенный Корней. Обняв, наконец, ствол кедра, он принялся его гладить, вдыхая самый родной запах — запах свежей хвои:

— Господи, отчего в городе такие жестокосердные люди — ходят зреть на муки других! Ведь и их ждет это. Как вразумить их? Как пробудить в сердцах сострадание?

Не скоро Корней успокоился. Когда к нему вернулась способность здраво размышлять, он сказал себе: