Золотце ты наше. Джим с Пиккадилли. Даровые деньги - [15]

Я быстренько прикинул: сейчас Огдену около тринадцати лет. Возрастной предел в приготовительной школе приблизительно до пятнадцати. В любом случае пестовать его «Сэнстед-Хаусу» предстояло только один год. О гонораре мистера Эбни придется догадываться. Для гарантии я определил сумму по максимуму и, сразу переходя к сути, назвал цифру.

Сумма оказалась вполне удовлетворительной. Моя мысленная арифметика была достойна похвалы. Мистер Эбни просиял. За чаем с пышками мы с ним сдружились. Я и вообразить не мог, что существует столько теорий преподавания, о скольких я услышал за эти полчаса.

Распрощались мы у парадного входа клуба. Эбни сиял благостной улыбкой с крыльца.

– До свидания, мистер Бернс, до свидания. Встретимся при… э… Филиппах.

Добравшись домой, я вызвал звонком Смита.

– Смит, – распорядился я, – завтра вы первым делом купите для меня кое-какие книги. Названия лучше записать.

Слуга послюнил карандаш.

– Латинская грамматика.

– Да, сэр.

– Греческая грамматика.

– Да, сэр.

– «Легкие переложения в прозе» Бродли Арнольда.

– Да, сэр.

– И «Галльская война» Цезаря.

– Не уловил имя, сэр.

– Це-зарь.

– Спасибо, сэр. Что-нибудь еще?

– Нет, это все.

– Хорошо, сэр.

И он бочком удалился из комнаты.

Слава Богу, Смит всегда держал меня за сумасшедшего, а потому никакими моими просьбами его не удивить.

Глава II

«Сэнстед-Хаус» оказался внушительным строением в георгианском стиле. Квадратный дом стоял посередине участка в девять акров. Как я узнал, прежде дом находился в частном владении и принадлежал семье по фамилии Бун. В свои ранние дни поместье было обширным, но течение лет внесло перемены в жизнь Бунов. Из-за денежных потерь им пришлось продать часть земли. Множились новые дороги, отрезая порции от участка. Вновь изобретенные способы путешествий выманивали членов семьи из дома. Прежняя устоявшаяся жизнь деревни трещала по швам, и в конце концов последний из Бунов пришел к заключению, что содержать такой большой и дорогой дом не стоит.

Превращение дома в школу было естественным. Для обычного покупателя он был слишком велик, а богачей уменьшившееся поместье не впечатляло скромными размерами. Полковник Бун был рад продать дом мистеру Эбни, и школа начала свое существование.

Для школы здесь имелись все необходимые условия. Дом стоял на отшибе. Деревня находилась в двух милях от его ворот. Неподалеку море. Площадка для игры в крикет, поле для футбола, а внутри дома – множество комнат самых разных размеров, подходящих и для классов, и для спален.

Когда я приехал туда, помимо мистера Эбни, меня самого, еще одного учителя по имени Глоссоп и домоправительницы, в доме жили 24 мальчика, дворецкий, кухарка, слуга на все руки и две служанки – одна помогала на кухне, вторая прислуживала за столом. В общем, настоящая маленькая колония, изолированная от внешнего мира.

Кроме мистера Эбни и Глоссопа, унылого, нервного и манерного человека, я перекинулся словом в мой первый вечер с Уайтом, дворецким. Бывают люди, которые нравятся с первого взгляда. Уайт был из таких. Даже для дворецкого он обладал поразительно приятными манерами, но у него не наблюдалось суровой холодности, какую я замечал у его коллег.

Он помог мне распаковать вещи, а между делом мы болтали. Был он среднего роста, плотный и мускулистый, и двигался с прытью, несвойственной дворецким. Из некоторых оброненных им замечаний я сделал вывод, что ему довелось немало попутешествовать. В общем, Уайт заинтересовал меня. У него было чувство юмора, а те полчаса, что я провел с Глоссопом, заставили меня ценить юмор. Я выяснил, что он, как и я, тут новичок. Его предшественник неожиданно уволился летом, и Уайт нанялся на работу приблизительно в одно время со мной. Мы согласились, что местечко симпатичное. Уайт, как я понял, считал уединенность плюсом. Его не слишком привлекало деревенское общество.

На следующее утро в восемь часов началась моя работа. В первый же день все мои представления об учителе частной школы перевернулись. До сих пор я считал, что время эти учителя проводят играючи. Но я смотрел со стороны. Мое мнение складывалось из наблюдений, сделанных в моей частной школе, когда учителя принадлежали к касте, вызывающей зависть. Им завидовали все – спать они ложились, когда желали, не делали уроков, их не могли высечь тростью. Тогда мне представлялось, что эти три фактора, в особенности последний, – чудесный фундамент для Идеальной Жизни.

Но я не пробыл в «Сэнстед-Хаусе» и двух дней, как в душу мне начали заползать сомнения. Мальчик, видящий только, что учитель стоит и ничего не делает (как заманчиво!), не подозревает, что на самом деле бедолага втиснут в крайне жесткие рамки. Он выполняет обязанности учителя, а выполнять их нелегко, особенно человеку вроде меня, который до сей поры жил привольно и беззаботно, защищенный от всяких докук существенным доходом.

«Сэнстед-Хаус» открыл мне глаза. Он меня ошеломил. Он показал мне, как часто я проявляю мягкость и неумелость, сам того не сознавая. Наверное, другие профессии требуют еще более мощного выплеска энергии, но для человека с частным доходом, который вольготно прогуливался по жизни, учительство – достаточно крепкая встряска. Такая требовалась мне, и я ее получил. Мне даже показалось, что мистер Эбни, интуитивно поняв, как благотворно подействует на мою душу жесткая дисциплина работы, по доброте своей предоставил мне полную возможность выполнять не только мои обязанности, но и большую часть своих. Позже я разговаривал с другими учителями и пришел к выводу, что директора частных школ делятся на две категории – трудяги и любители поездок в Лондон. Мистер Эбни принадлежал к последней. Мало того, сомневаюсь, что на всех просторах Южной Англии отыщется еще хоть один более яркий представитель этой категории. Лондон притягивал его, словно магнит.