Золотая медаль - [27]

Варя послушно начала кроить материю.

Еще под впечатлением Вариного голоса, который и до сих пор, казалось, переливался в комнате, Юля сказала:

— Я не знала, совсем не знала, Варя, что ты так поешь! У тебя же такой голос… Ты просто — талант!

— Голосок у нее очень приятный, — подтвердила тетка. — Как запоет, так аж за сердце ухватит. А платье пошить не способна. Не туда руки стоят.

— Спешно нужно новое платье? — спросила Юля.

— Нужно, — пробасила тетка. — Хороший человек случается. Мужчина с умом. Хоть и молодой, а знает цену копейке.

— Собираетесь замуж? — спросила Юля. — Вы вдова или как?

Тетка вытаращила глаза:

— Не я, а она, Варя, собирается замуж. Ей платье шьем. Мне хомута на шею не надо. Был у меня когда-то мужчина, знаю! Пил без просыпа да горшки бил. Я теперь, слава тебе господи, самостоятельна хозяйка: хочу — на базар, хочу — обед варю, хочу — в церковь иду. А захочу — ручки складу и так посижу.

— Что же, — улыбнулась Юля, — пусть лучше круглая сирота хомут надевает?

— Не все же такие, как мой был, — огрызнулась тетка, — за хорошим мужчиной женщина, как пышечка. Да и Варя — и красивая, и работящая.

— А как же школа? Тебе же, Варя, через полгода аттестат получать.

Варя молчала, низко склонившись над шитьем, за нее отвечала тетка:

— Варя правильно рассудила: сколько можно у людей на шее сидеть? За школой побежишь, хорошего мужчину потеряешь. Кто знает, когда такого другого найдешь. И тот аттестат, или как там его, ей не нужен: замуж выйдет — не аттестат будет присматривать, а мужа и деток. Правду я говорю, Варя?

— Правду, — прошептала Варя.

Юле хотелось ударить по столу кулаком, скомкать материю и швырнуть в уголок. Но она с подчеркнутым спокойствием промолвила:

— Не совсем правда, Варя. Или, верней, совсем неправда.

Тетка метнула на гостью колючий взгляд.

— Ну да, теперь слова старых людей не в чести. В песне одно поется, а на деле — другое.

— Смотря что за слова, — сдержанно промолвила Юля.

Тетка долго надевала пальто и шаркала калошами. Взяла корзину и на пороге вместо проститься протрубила:

— Раз-зумная оч-чень пошла теперь молодежь!

Юля осталась с Варей вдвоем. Минуту они сидели молча. Варя тяжело дышала и старалась не смотреть на одноклассницу.

«Почему она так? — думала Жукова. — Что у нее сейчас на душе? Она понимает, зачем я пришла, волнуется».

Юля встала, подошла к девушке и слегка, обеими ладонями, повернула ее лицо к себе. На Юлю глянули со страхом и непроизнесенной мольбой прекрасные синие глаза.

Сострадание и боль сжали сердце Жуковой. Чего тебе страшно, хорошая моя? О чем ты просишь меня? Ты боишься, что я грубым словом нарушу твою радость, которую ты лелеешь в груди? Затрону открытые раны?

— Со мной разговаривал о тебе Юрий Юрьевич, Варя, — тихо промолвила. — Рассказал все о твоем… твоем горе.

— Горе? — переспросила Варя.

— Ну, конечно же. Недоучиться, бросить школу — это большое несчастье. Когда твоя тетка говорила здесь так гадко об аттестате, у меня закипело в груди. Это же не просто себе — аттестат, бумажка. Это путевка в жизнь. Как жить, куда идти без путевки? Останется одно — печь, горшки, пеленки.

— А любовь? — Варя встала, и в зрачках у нее вспыхнули огоньки.

Жукова намеренно промолчала.

— А любовь? — вторично тихо повторила Варя.

— Ты его очень любишь? — спросила Юля.

— Не знаю… Я же только впервые… только впервые люблю. Я бы все время была возле него. Он очень ласковый. — Она улыбнулась. — Он говорит такие хорошие слова…

— Слова, Варя? А дела?

Лукашевич замигала длинными ресницами:

— Что дела?

— Дела его тоже хорошие, спрашиваю?

— Почему вы… ты спрашиваешь об этом? — снова с боязнью глянула девушка. — Я не понимаю.

— Варя, — сказала тогда Юля, — я верю, что ты влюбилась в него. Но он, он любит тебя?

— Любит! — с жаром воскликнула девушка. — Он хороший ко мне, слова у него такие…

— Ну, хорошо. Но мне совсем непонятно: почему ты хочешь бросать школу?

— Замужним же в школе нельзя, — простодушно сказала Варя. — А он хочет, чтобы сейчас записаться и уехать.

— А если ты не захочешь покинуть школу?

— Тогда он бросит меня, — вздохнула Варя. — Так и сказал: «Не морочь мне, говорит, голову со школой. Или школа, или я. Выбирай, говорит».

— Хорошие слова! Ласковые!

— Ты не смейся, — с укором глянула Варя. — А если он иначе не может? Знаешь, я читала, что любовь все путы рвет. Любовь ничего не признает, ничего не видит!

— Это ты ерунду читала, Варюша. Мне не хочется тебя обижать, тебе будет тяжело это слышать, только скажу одно: он тебя не любит! Никак, совсем не любит!

Лукашевич так растерялась, что не могла промолвить ни слова. Она обеими руками закрыла лицо и попятилась от Юли, как от чего-то страшного. Наткнулась спиной на стенку и словно прикипела к ней. И вдруг оторвала руки, глянула на Жукову горячим, пронзительным взглядом и стала словно совсем другой Варей.

— Когда ты пришла, — заговорила она, задыхаясь, — у меня почему-то так и екнуло сердце, будто ты мне беду принесла. Вот и в самом деле… Только откуда ты знаешь? Кто тебе поверит? Я была маленькой — отец меня бил. Осталась сиротой, кто мне сказал ласковое слово, кто приласкал? Тетка приютила, и за то спасибо, а все же попробовала бы ты у нее пожить!