Золотая кровь - [24]

Глядя ему в лицо, склонив голову набок, манекен будто в недоумении изучал его, нацелившись саблей ему в грудь. Волокна бледно-коричневого дерева сложились в некое подобие страшного безглазого лица. Бехайм мог бы поклясться, что чувствует, как от этой деревяшки исходит слабый поток энергии, словно от живого существа, и у него было такое ощущение, что его оценивают, взвешивают его мастерство с точки зрения тактических возможностей.

– Сдаюсь, – сказал он, вопреки всем доводам разума уповая на то, что его услышат.

Он оглянулся на Миколаса. Тот распластался на полу. Александра лежала без движения.

– Стоять! – велел он манекену: может быть, нужна простая команда, волшебное слово?

Тот сделал шаг вперед, держа саблю с необычно высокой гардой у щеки, указывая клинком на потолок. Застыв на секунду, он вихрем ринулся в атаку, описывая саблей большие круги над головой. Двигался он невероятно быстро. Бехайм бросился на пол, попытался отрезать провода, идущие к ногам манекена, но тот не подпускал его к себе. Он снова поднялся и стал отступать, ему удавалось лишь защищаться. Сил почти не оставалось. Каждый отраженный удар отдавался болью в локтях. Меч отяжелел, мокрый от пота эфес выскальзывал из руки. Он во второй раз схватился с манекеном в рукопашной, стараясь скрутить ему голову, вывихнуть и оторвать руки, но вновь оказался на полу, так и не сумев причинить врагу серьезного вреда.

И вдруг манекен осел, повис на своих проводах, бессильный, как марионетка, голова его упала вниз, сабля тащилась сзади по полу. Бехайм, пытавшийся встать, обмяк. Он увидел: Александра стоит у столба и с силой колотит булавой по кнопкам. Дети так и сидели под окном в безразличных позах, их белокурые волосы блестели в луче холодного света, так четко очерченном, что можно было принять его за покосившуюся хрустальную колонну. На белых лицах чернильными пятнами темнели глаза. Миколас из последних сил полз к двери, оставляя за собой кровавый след. Но вот он остановился и сел, подобрав под себя ноги и держась за рану на животе. Неимоверным усилием Бехайм встал на колени. Едва успев отдышаться, он поднялся, приблизился к Миколасу и пнул его в грудь, отчего тот упал плашмя на пол и, задыхаясь, закрыл глаза. Когда он их открыл, Бехайм вонзил меч ему в горло, повернул клинок, чтобы расширить рану, а затем проткнул ему пах. Его захлестнула бесконечная радость. Миколас зашевелил окровавленными губами, пытаясь что-то сказать, но мешала рана в горле. Он сверлил Бехайма злобным взглядом, и тот быстро отвел глаза.

– Довольно, – сказала Александра. – Это бессмысленно, если только вы не решили убить его.

– Хорошая мысль!

– Не стоит. – Она сомкнула длинные пальцы вокруг его запястья, на какой-то миг ему показалось, что в ее глазах заплясали огоньки и тени. – До сих пор это не помогало смягчить отношения между Валеа и де Чегами. Не надо усугублять.

– Ну, как хотите. Но я не желаю, чтобы он бегал за мной до конца расследования. Дайте булаву.

– Зачем?

– Раздроблю ему ноги. Это его обезвредит дня на два-три.

Миколас откатился и пытался дотянуться до своего меча. Бехайм за ремень оттащил его обратно и держал, а тот бился в бессильной злобе, из горла у него, пузырясь, поднималась розоватая жидкость – рана быстро заживала.

– А его брат? – сказала Александра. – А остальные де Чеги? У них-то ноги останутся целыми.

– По крайней мере один из них больше не будет представлять опасности. – Бехайм протянул к ней руку. – Дайте.

– Я вам не доверяю, – не сразу сказала она. – Я сама.

– Не смешите меня! Идите-ка лучше позаботьтесь о детях.

– Какой смысл? Если мы их уведем, они все равно к нему вернутся. Вы ведь знаете.

Он так и держал руку вытянутой. Александра с явной неохотой отдала ему булаву и отошла к окну, туда, где сидели дети.

– Знаешь, – сказал Бехайм Миколасу, не глядя ему в глаза, – я тебя понимаю. Мне приходилось арестовывать таких, как ты. А иногда и убивать. Я тебя очень хорошо понимаю.

Он легонько постучал булавой по колену Миколаса, глядя, как нога того опасливо напрягается. Потом высоко занес булаву, со всей силой обрушил ее на коленную чашечку и раздробил кость, смешав кусочки разорванной ткани брюк с кашей из крови и хряща. Миколас пронзительно взвыл и потерял сознание. Еще одним ударом Бехайм размозжил второе колено и сел, терпеливо ожидая, когда тот очнется. Он видел, как Александра опустилась на колени рядом с детьми, кажется пытаясь кому-то из них помочь. Наконец Миколас пошевелился. Веки его задергались и поднялись. Глаза уставились на Бехайма.

– А теперь я тебе расскажу историю, – сказал Бехайм, отвернув булавой от себя физиономию Миколаса, чтобы тот не смог прибегнуть к силе своего взгляда. – Не так давно в Париже объявился маньяк, он собственноручно убил четырех женщин. Между прочим, очень на тебя похож был. Потрясающий образчик физической силы, просто нечеловеческой. Это видно было по тем зверствам, что он творил с телами своих жертв. Слал нам письма, смеялся над нами, куражился – а ну-ка, мол, выловите меня. Хвастался, что укокошит любого, кто посмеет к нему приблизиться. Писал стишки о том, какие мы тупицы, и отправлял в газеты. В конце концов, мы выяснили, кто это, но жил он на улице, прятался в сточных трубах, во всяких темных углах и там своей силой мог подчинить кого угодно, так что вытащить его на белый свет было нелегкой задачей. Но вот однажды ночью нам все-таки удалось устроить ему ловушку на Монпарнасе, и мы загнали его на крыши.