Золотая кость, или Приключения янки в стране новых русских - [8]
— It’s all Greek to me,[33] — намекаю я на глупое имя крылатой бестии.
Я всегда могу мормона распознать. Иду по улице, смотрю направо, смотрю налево, вижу — мормон, и сразу кулаки зудят. Хочется ему морду разбить в кровь, так, чтобы от нее мокрое месиво осталось! Но остерегаюсь: эти еретики не курят, не пьют, и потому они здоровые балбесы. Мормонки, правда, смазливые, хотя впрочем пластмассовые. Вообще в Америке девки не такие хорошенькие, как здесь. Русские женщины, как кошки: мурлычут, ласкаются, любят, чтобы их гладили. Они бархатные. У американок лица и тела жесткие — первое из-за феминизма, второе из-за аэробики. Моя жена была такая твердая, что ночью в кровати я все время об нее стукался. В России считают, что американки красавицы, но их привлекательность — результат химии и хирургии. После летних каникул у половины моих студенток личики бинтами обмотаны. Среднезападные богачи делают своим дочкам на двадцать первый день рождения подарок: косметическую операцию. И бывшие уродки вступают во взрослую жизнь носом кверху!
Обращаюсь к хозяйке дома. Алло, мадам! В вашем круглом лице и теплом туловище есть нечто материнское. Скажу лучше. Вы напоминаете мне мою родную Харингтоновну. Поднимаю бутылку за вас. Пусть в этом доме всегда будет бабье царство!
Да, давно я не был в России. С 1996 года. Тогда прилетел, чтобы работать в Ленинке. Хотел написать книжку про Толстого, а написал про Достоевского. Вот такой оборотень! Впрочем, не думайте, что у меня всегда все получается. Моя жизнь пикник, но не праздник. Временами я сталкиваюсь с трудностями, и притом значительными. Завистливые коллеги пишут на меня доносы, мол-де Роланд Харингтон нарушает университетский устав, ведя лекции в обтягивающих шортах, пугая первокурсниц пляжным пахом. Но эти мелкие души не в состоянии разоблачить меня в глазах администрации. Я — популярный учитель. Звезда вуза, кумир кампуса. Zu viel Demut ist Hochmut.[34] Когда моя широкоплечая фигура пересекает Quad — центральную лужайку университета, — все вокруг замирает. Фризби и мячики, которыми студенты перекидываются забавы ради, как бы застывают в воздухе. «Hi, Professor Harrington»,[35] — раздаются восхищенные возгласы. А я свищу себе в свирель славистики, гуляя туда-сюда и en marchant d’un pas nonchalant[36] переманивая будущих агрономов и ветеринаров с сельскохозяйственного отделения на наше, славянское. Там, где раньше полдесятка троечников уныло читало романы Гладкова в переводе, теперь сотни отличников весело читают романы Пелевина в оригинале. «Каким образом сумел я добиться такого беспрецедентного успеха?» — спросите вы. Отвечаю. На лекциях рассказываю шок-истории. Студенты хлопают ушами, потом руками и интеллектуально в меня влюбляются.
В прошлом семестре преподавал курс «Русская цивилизация от норманнов до наркоманов». Оксюморока! В аудитории 700 человек, не в кого яблоко кинуть. Дылды в бейсбольных кепках морщат мускулистые лбы, девки резинкой чавкают и глазки мне строят, а я им сообщаю, что в царствование Ивана Грозного на Красной площади казнили ученого слона — подарок персидского шаха. Подарок привезли в Москву чрезвычайные и полномочные послы. Несмотря на дипломатический статус и близневосточный загар, заграничные гости были бледны от страха. Они как бы чувствовали, что Грозный — это Сталин вчера! Дрожащие дипломаты вручили царю верительные грамоты и пали ниц. Слон, однако, отказался преклонить перед тираном колени, хотя умел: он получил тренинг в тегеранском цирке.
Иван Васильевич за словом в гальюн не лез. Стукнул жезлом по ближнему боярину и говорит:
— Носатая зверюга знает, как оказать нам уважение, но не оказывает. Она может, но не хочет, следовательно, обладает свободой воли. Это lèse-majesté.[37] По кодексу Навуходоносора за такое преступление полагается вышка.
Лучи заходящего слонца окрасили площадь, персов, публику, правителя в зловещий красный цвет. Стрельцы подняли галебарды…
Долго они старались — бегали, прыгали, рубили, пилили, пока не выполнили царский приказ. Груды мяса, реки крови: парадигма русской истории! Студентам очень понравилось.
— В вашей версии эпизода с персидским посольством есть неточности. Хотя царь действительно велел убить несчастное животное, таких высказываний про оскорбление величества он не делал.
— C’est un point de détail.[38] Самое важное для историка — уловить дух эпохи. Что у меня и получилось.
Кстати, вы знакомы с моей книгой о каннибализме в русской культуре? В ней я рассказываю, откуда на самом деле происходит бефстроганов. Сейчас дам пояснение, не за столом будь сказано.
Что, гости уже разбегаются? Мать мою, вот незадача! На душе даже грустно стало.
Какую песню испортили…
Глава вторая
Младенчество. Детство. Отрочество. Юность. Мужественность
Матушка меня, как Мадонна, выкармливала. Лежу у нее на животе, сосу взасос сосок, а певунья-родительница колыбельные песенки мне мурлычит.
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.
Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.