Знай мое имя. Правдивая история - [79]

Представитель окружного прокурора. Она что-то сказала вам на это?

Брок. Нет, просто ушла.

Он утверждал, что снял с меня нижнее белье — стянул трусы прямо поверх моих ботинок. Заявил, что я испытала оргазм.

Брок. Примерно с минуту я удовлетворял ее пальцами, думаю, она получила оргазм, кроме того… я ее — ну, пока делал это — спрашивал, нравится ли ей, и она отвечала да.

Прочитав его признания, я медленно сползла с того места, где сидела, и в итоге просто растянулась на полу. Он заявил, что от этой имитации полового акта у него свело живот. А когда увидел, что рядом с ним «стоит какой-то парень», вообще решил уйти. Он испугался, потому что «они говорили на иностранном языке». Заявил, что они сломали ему запястье. Но почему-то, когда на него надевали наручники, он не заикнулся об этом. Теперь Брок жаловался присяжным, как позже ему накладывали гипс и как он страдал от кровоподтеков и ссадин. На том месте, когда он стал объяснять, что собирался убежать лишь из-за страха, что те парни могут его покалечить, Алале прервала его.

Представитель окружного прокурора. А о том, что они могут причинить вред Шанель, вы не подумали?

Брок. Я и не оглянулся на нее.

Во втором классе у нас в ходу были крошечные разноцветные помпончики, мы называли их пушистиками, и они служили местной валютой. Того, кто вел себя хорошо и к положенному сроку сдавал домашнюю работу, награждали пушистиком. В начале процесса Брок насобирал катастрофически мало таких пушистиков, но в день дачи показаний он привез с собой их целый грузовик и завалил ими судебный зал. Каким-то образом он разжился таким количеством местной валюты, что имел все шансы стать победителем. Интересно, поймут ли присяжные, что его пушистики — сплошная подделка?

Представитель окружного прокурора. И сегодня, находясь здесь, вы признаете, что убегали?

Брок. Да.

Представитель окружного прокурора. Получается, вы солгали детективу Киму, не так ли?

Брок. Да.

Жертв часто обвиняют во лжи. Но когда на вранье попадается виновный в совершении преступления, его совсем не спешат заклеймить. Почему-то мы все склонны полагать, будто жертвы так и норовят выдвинуть ложные обвинения, и даже не задумываемся, сколько мужчин, манипулируя общественным сознанием, идет на бессовестный обман в попытках оправдать собственные поступки и заставить поверить в свою невиновность.

С его слов история звучала слишком просто. Но если все совершилось по обоюдному согласию, он не преминул бы при аресте поведать об этом полиции. Состряпанный стороной ответчика сценарий выглядел излишне вульгарным, чтобы кому-то показаться правдивым; он играл слишком на руку обвиняемому, поэтому вряд ли сможет кого-то убедить. Изложенная им реконструкция событий была настолько топорно скроена, что превращалась в карикатуру. Сама мысль вступать с ним в тупой диалог представлялась просто оскорбительной.

Я позвонила Лукасу и пересказала ему показания Брока.

— Он заявил, что я хотела этого! — смеясь, говорила я в трубку. — Это просто блестяще! Ведь для нас это хорошо, правда? С ним покончено. Всё. То есть никто на это не поведется, так? Нелепость какая-то.

— Прости, я отойду на пару минут, что-то неважно себя чувствую, — ответил Лукас после некоторого молчания.

Слушая тишину в трубке, я ощущала, как мой невыплеснутый гнев с нарастающей силой рвется наружу: «Лукас должен играть по моим правилам! Он должен был сказать: “Да, с его стороны не самый умный ход”. Должен был сказать: “Дело в шляпе! Победа у тебя в кармане!”». Но он, сославшись на плохое самочувствие, предпочел не слушать меня. Притормози я тогда хоть на минуту, чтобы осознать происходящее, — я сдалась бы.

Пока Лукас хранил молчание, мои иллюзии рассеялись окончательно. Я как бы одним махом увидела всю жестокость и несправедливость того, с чем столкнулась. Брок говорил и делал все, что ему вздумается, самодовольно и без тени смущения. И вовсе не обязательно, что судебная система и ее процессуальные нормы защитят меня, а принесенная присяга — простая фикция. Честность — это сказка для детей. Он снова себе позволил войти в меня — на этот раз заталкивая мне в рот свои же слова. Сотворил из меня тряпичную марионетку, а сам, как чревовещатель, засунул в нее руку и заставил говорить.

В четверг суд был закрыт. С приятелем Мэтом я отправилась в свою любимую индийскую забегаловку. Мы сидели на веранде, выскребывая рыжий рис из металлических банок. На столе лежала местная газета, на первой полосе которой Брок в костюме широко шагал по коридору. Я пару раз мельком взглянула на газету, опасаясь выказать заинтересованность. Мэт просмотрел статью. Я как раз откусывала самосу[50], когда он произнес:

— Ты слышала о той девушке, которую изнасиловали?

— Давно? — спросила я, притворившись, что ничего не знаю.

— Нет, вроде около года назад, — сказал он.

— Ох… — выдохнула я, почувствовав, как меня с головой накрывает огромной волной. Но потом отпустило. — А ты откуда знаешь? — поинтересовалась я.

— Его тут все знают, — объяснил Мэт. — К тому же весь Facebook гудит.

Когда мы уходили, я прихватила газету с собой, сославшись на купон в ней, который мог бы пригодиться, и пока ехали, делала вид, что пролистываю ее.