И.П.: Просто выслать, без всякого суда и следствия?
А.Д.: Ну да, а что тут удивительного. Сюжет накатанный, особенно после коллективизации. Сначала грузовик, столько-то килограммов багажа можно брать с собой, дальше столыпинский вагон... Или как-то иначе.
И.П.: Я все это много раз видела в кинофильмах о нацистах — они так загоняли евреев в гетто.
А.Р. Итак, со 2 июля начинается предстартовый отсчет времени. А 30 июля Поскребышев рассылает членам Политбюро для голосования проект оперативного приказа НКВД № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» (два нуля перед номером означают «совершенно секретно»). В приказе и в сопутствующих постановлениях уже все детально разработано: когда начать операцию, как она должна проходить, кто входит в состав троек, каковы лимиты на аресты и расстрелы, сколько денег выделить на оперативные расходы, на транспорт, на строительство новых лагерей, сколько лагерей, каких, где нужно построить, сколько нужно прислать из запаса офицеров, врачей и фельдшеров в лагеря. 31-го Политбюро приказ утверждает. С 5 августа начинается операция.
И.П.: Да ведь аресты и расстрелы уже идут!
А.Р.: Но не по решениям троек. Они ведь только и созданы этим приказом (кроме Запсибкрая, конечно). Едва ли не важнейшее — приказ определял конечный результат операции: по плану надо было за четыре месяца арестовать, провести следствие и исполнить приговоры в отношении почти 300 тысяч человек.
И.П.: И все это было сконструировано уже к началу июля?
А.Р.: Нет, конечно. За месяц план существенно изменился. Первое. Появился новый объект репрессий, с чрезвычайно расплывчатыми и невнятными границами — «другие антисоветские элементы». В ходе операции эти «другие элементы» составили очень значительную часть контингента, кое-где — самую многочисленную.
И.П.: Кто именно имелся в виду?
А.Д.: Да любые «бывшие»: купцы, дворяне, «церковники» — клир и миряне, меньшевики, эсеры, анархисты и т.д.. А эсеры, между прочим, когда-то были самой многочисленной партией в стране. Особенно азартно их вылавливали в Красной армии — очевидно, большевики испытывали некий душевный трепет перед эсером с оружием в руках. Тем более, что они, вместе с Троцким, эту самую армию и создавали.
Эта вставка «и другие антисоветские элементы» открывала перед чекистами полную свободу действий. И они этой свободой вовсю попользовались.
А.Р. Второе изменение в концепции «кулацкой операции», которое бросается в глаза, касается судьбы тех, кто будет отнесен ко 2-й категории. В решении Политбюро от 1 июля их предполагается выслать в административном порядке «в районы». А 447-й приказ обязал НКВД пропускать их, как и 1-ю категорию, через арест, следствие и «тройки», которые должны дать каждому из них от 8 до 10 лет лагерей.
Наконец, третье: сюжет с «лимитами».
После телеграммы Политбюро от 2 июля с мест начинают поступать отчеты: у нас, например, имеется 169 «активно враждебных», а ко второй категории, — «менее активных» — относятся 1327. Первые несколько дней Политбюро только «штемпелевало» эти отчеты (точнее — заявки): сколько состоит на учете «активистов», столько и расстрелять, сколько есть «второй категории» — всех сослать. Но после 10 июля они перестают это делать. Потому ли, что представленные «снизу» цифры показались Сталину заниженными, или потому, что не доверял он качеству чекистских учетов — трудно сказать. Но факт, что в приказе уже возникают новые цифры, почти всегда значительно большие и, главное — всегда круглые. Понимаете, какой принципиальный поворот кампании за этим стоит? В цифры, что посылались из регионов в начале июля, еще вкладывался какой-то свой смысл, чудовищный, зверский, но смысл. Региональные управления запрашивали районы, там поднимались картотеки оперативного учета, речь шла о конкретных людях — их подсчитывали, про них решали, кому умереть, кого оставить в живых, кого вообще пока не трогать. А новые цифры, заданные сверху, и этого варварского смысла не имели, за ними изначально ничего не стояло, никаких конкретных людей. Теперь не 169 расстрелять, а 200 или там 500. Круглые цифры — верный признак того, что всякая связь с реальностью потеряна.
Формально новые цифры, те, что вошли в текст приказа, согласовывались в Москве при встречах Ежова или его зама Фриновского с начальниками управлений НКВД во второй декаде июля. И, конечно, региональные начальники подстраивались под эту «округляющую» тенденцию, продиктованную сверху.
Потом, по ходу операции, НКВДисты на местах вошли во вкус этой абстрактной математики: постоянно из регионов пошли в центр просьбы увеличить лимиты. Нам мало 500 по 1-й категории, дайте нам разрешение расстрелять еще хотя бы 300. И, хотя не всегда, Москва шла им навстречу: увеличивала текущие лимиты и продлевала сроки операции, один раз увеличивала и продлевала, второй, третий, четвертый... Но это не исключительно инициатива снизу. Часто бывало и наоборот. Москва крепко держала вожжи: пограничным или казачьим регионам лимиты охотно увеличивали аж до конца лета 38-го, а во многих среднерусских областях операцию прекратили к началу 38-го или к середине февраля, и лимиты им давали поменьше. К концу «кулацкой операции», в сентябре 1938-го оказалось, что итоговые цифры почти в три раза превышают первоначально заданные в 447-м приказе. А расстреляли вместо запланированных 76 тысяч более 400 тысяч человек.